– Пустите меня! – прошипела она. – Сейчас же пустите, ну!..
– Куда ж мы тебя пустим, милая, – залихватским тоном сказал
Владик. – Или ты мальчик?
– Он девочка, – сказал Глеб. – И в этом все дело!..
Дальнейшее произошло стремительно и бесшумно, как в кино.
Какой-то человек в развевающемся черном пальто стремительно
вошел в отель, ливрейный швейцар ему поклонился. Не задержавшись возле швейцара
ни на секунду, человек пошел прямо на Владика, Глеба и Никаса, оказавшегося
Асей.
На ходу он сунул руку во внутренний карман пальто.
– Глеб, у него пистолет!
– Твою мать!..
Глеб видел только приближавшуюся руку с пистолетом, и знал,
что стрельбы здесь, в холле отеля, он допустить не может.
Вспомнив все, чему его когда-то учили, он повернулся,
прыгнул вперед, ударил и даже не сразу понял, что из этой схватки вышел
победителем.
В печке потрескивали дрова, и Катя, привалившись к Глебу,
мечтала только об одном – просидеть так всю оставшуюся жизнь.
Ей не хотелось думать, не хотелось слушать, только сидеть,
молчать и чувствовать щекой его твердое, как будто железобетонное, плечо под
свитером.
А нужно, просто обязательно нужно было дослушать до конца.
Да еще Владик то и дело выходил на улицу, чтобы «проверить
баню», как он говорил, и получалось так, что Глеб никак не может дорассказать
то тяжелое и трудное, что Кате так не хотелось слушать.
– Влад, угомонись ты, в конце концов, – попросила Лена,
когда тот вернулся в очередной раз. Она посматривала на Катю с сочувствием и,
кажется, все понимала. – Дай Глебу договорить, и все, точка. Больше не будем
вспоминать. Может, ты голоден? У меня макароны есть, ты любишь! Сварить тебе?
Ты знаешь, – живо обратилась она к Кате, – он такой
прожорливый! Я теперь все время с собой еду вожу. Это не мужик, а прорва
какая-то бездонная!
– Я прорва бездонная?!
– Ты, ангел мой! – Такое обращение к здоровенному Владику
прозвучало смешно. – Хочешь макарончиков, ангел?
– А как же шашлык? И баня? – спросил Владик жалобно.
– Да ничего с ней не будет, с твоей баней!
– А перегреется?
– Не перегреется!
– Как мне нравится, что ты покладистая! – объявил Владик и
поцеловал в нос бывшую Хелен. – Слова поперек не скажешь!
– Тебе скажешь! Как же!
– Мне, конечно, не скажешь, – согласился Владик, – потому у
меня все просто. Чуть что – и на два дня в холодный погреб!
– Боже мой, – сказала бывшая Хелен, и в голосе ее был
благоговейный восторг, – ну какой ты брехун! Просто ужас! Вы знаете, ребята, с
ним же невозможно жить! Он все время несет какую-то ахинею, но это так смешно!
Глеб с Катей переглянулись.
Голубки – Лена с Владиком – ворковали, огонь в камине горел,
и впереди было еще много удовольствий, вот баня, к примеру, и шашлык тоже, и
утренняя праздность в постели, когда никуда не надо спешить, за окном снежок, и
зимний день разгорается медленно, нехотя и, здесь, в финских болотах, как-то не
до конца. Как будто долго собирается с силами, а потом, махнув на все рукой,
заваливается спать.
Домишко – всего комнат шесть, – в котором они сидели,
принадлежал Александру Петровичу Ястребову. Он купил его много лет назад,
говорил, что «по случаю». Жена его Инна Васильевна очень веселилась и
спрашивала, нет ли у супруга еще чего-нибудь, прикупленного так же, «по
случаю», замка в горной Шотландии, к примеру, или, может, островка в Карибском
море!.. Ястребов говорил, что ничего такого у него нет, а дачку на болотах он
купил, заработав первые деньги, и продавать не собирается, бережет.
«Да там же не живет никто, – не унималась Инна Васильевна, –
только истопник ходит да тетя Клава, убираться!»
«А куда я истопника с тетей Клавой дену? – отвечал Ястребов
невозмутимо. – В Шотландию перевезу? Нет уж, пусть работают, и домик под
присмотром, и у людей зарплата. Вот и Глеб Петрович то и дело в Питер мотается,
он присмотрит!»
Глеб и «присматривал» – жарил шашлыки, топил баню, принимал
гостей, выслушивал жалобы истопника, старого финна Куухиненна, который вечно
ссорился с уборщицей Клавой.
Владик еще послонялся по комнате, потом плюхнулся на диван и
хозяйским движением пристроил Лену себе под бок. Лена с готовностью
пристроилась и спросила:
– Глебань, а чего тебя потянуло на воспоминания-то? Два
месяца уж прошло.
– Это я его попросила, – сказала Катя. – Мне просто… нужно
знать, как все это было. Ниночка была последней, Влад. Понимаешь? Последней из
семьи.
– Вадим ушел от Ниночки как раз потому, что влюбился в Асю,
– Глеб поморщился. Рассказывать ему не хотелось. Было и быльем поросло. – Она
хотела петь с эстрады, и продюсер придумал, что у нее будет больше шансов, если
она станет не девушкой Асей, которые все на одно лицо, а юношей Никасом,
кумиром подрастающего поколения женского полу! Подумаешь, голосок почти как у
девчонки, ну и что? Так еще даже интереснее! Как это теперь называется?
– Что?
Глеб подумал немного, а потом провозгласил торжественно:
– Это теперь называется унисекс! Теперь все называется
унисекс. Такой нежный, тонкий, худощавый, трепетный юноша, со взором горящим,
разумеется! Так она и стала мальчиком! То есть на сцене это был певец Никас, а
в постели у этого самого своего спонсора – девочка Ася.
– А что? – спросил Владик и подмигнул Лене. – Это даже
забавно! Ролевые игры с переодеванием!
– Влад!
– Да не было никаких ролевых игр! – перебил Глеб. – Он с ней
спал и ей за это платил. Она на эти деньги могла петь, плясать, шмотки покупать
– да все, что угодно! Ну, ей больше нравилось петь, вот она и пела. Кто там их
на эстраде разберет, девочка поет или мальчик!
– Странно, что я не догадывалась, – сказала Лена задумчиво.
– Он ведь и ругался, как баба, и вел себя… по-бабьи!
– Да ты не задумывалась просто. – Глеб опять зашевелился, и
Катя подняла голову с его плеча. Он встал с дивана и помешал дрова. Полено
треснуло и осыпалось искрами. – Люди вообще редко анализируют то, что видят или
слышат. Ты знала, что это Никас, молодой человек, суть юноша пылкий со взором
горящим, как я уже говорил. Ну характер у него скверный, ну ругается он, как
баба, ну и что?..
– Да, – Лена несколько раз как будто сама себе кивнула
головой. – Анализировать мне в голову не приходило. Но ведь все время
притворяться – невыносимо. – Она мельком взглянула на Владика Щербатова и вдруг
покраснела. – Я ведь тоже долго притворялась, хотя и не… мальчиком, мальчиком
притворяться сложнее. И думала, что от этого с ума сойду, честно.
