— Дрова собирает, — шепнул ей как-то на ухо дом. — Зимой печку топить будет.
Собака только недоверчиво дернула мордой. Дом был неглупым, но широко мыслить не мог: слишком мало сторон жизни видел он на своем пристанище за забором. Откуда ему знать, что по ту сторону изгороди все сосны обклеены объявлениями и по одному из них Анна звонила уже несколько недель назад? Потом даже сказала собаке, потрепав ее по холке:
— В ноябре привезут. Сложим поленницу у сарая под навесом, получится компактно. Думаю, на зиму нам хватит.
Собака могла бы рассказать об этом дому, но не стала. Она догадывалась, что, как только эти два этажа любопытства поймут, что ошибались в своих предположениях, то сразу же начнут строить новые и докучать собаке просьбами разнюхать, разведать и доложить. Собака же любила покой и ради его сохранения не собиралась раскрывать тайну сбора деревянного хлама. Хочется хозяйке таскать щепки — пусть таскает.
И Анна таскала. Таскала до тех пор, пока однажды не вытащила из груды мусора почти правильный прямоугольник массива размером шестьдесят на сорок сантиметров.
— Есть! — восторженно сообщила она собаке и, как обычно, поспешила к дому. Прислонила кусок дерева к стене сарая и снова выскочила за калитку:
— Пойдем! Пойдем! — нетерпеливо окликнула она собаку.
Они почти бежали до незнакомого здания с названием «Почта», и Анна пропала там на целых полчаса; собака только ловила через открытое окно отдельные слова:
— Заказным… А что долго ждать? А в дороге не растекутся? Как не несете ответственности?
Анна вышла, держа под мышкой какой-то бумажный сверток. Дома развернула его и повесила на стену. В верхней части была какая-то картинка с деревьями и птицами, а в нижней — палочки и крючочки, которые женщина перечеркивала каждое утро красной ручкой.
— Это календарь, — объяснил дом собаке. — У моих позапрошлых хозяев такой был. Они там тоже все черкали да черкали, пока до дня, обведенного в кружочек, не дошли.
— А потом?
— Пришла машина, грузовик здоровый, они погрузились и уехали.
— Думаешь, мы уезжаем?
— Все когда-нибудь уезжают.
Собака промолчала. Полный стеллаж деревяшек, заботливо убранный в сарай прямоугольник, который Анна перед этим долго рассматривала, оглаживала тряпками и объясняла собаке: «Настоящий дуб, понимаешь?», никак не вязались с мыслями о грядущем отъезде.
Отъезда и не случилось. В обведенный красным кружочком день женщина с собакой снова оказались у вывески «Почта» — Анна внутри, собака у окна, шевелит ушами, ловит каждое слово. Счастливый голос Анны вылетает на улицу серебристым колокольчиком:
— Пила, стамески, шпатлевки, набор молотков, зажимные скобы, стальная вата для полировки, жидкие гвозди. А это что? А… в подарок набор тряпок. Ладно, и на том спасибо, хотя тряпок у меня полон дом. Так, с инструментами все, теперь материалы. Дайте мне накладную. Лаки ретуширующий и светостойкий, морилка, пчелиный воск, растворитель, витражная пленка, мебельные фломастеры, набор красок, очиститель, освежитель цвета, клеи. А где клеи, девушка? Я не вижу. Тут нет. Должна быть еще коробка.
— Сейчас посмотрю.
Колокольчик стихает. Теперь собака только слышит нервный дробный стук. Это Анна, нервничая, барабанит костяшками пальцев по прилавку.
— Вот, нашла. — Что-то тяжелое выпускают из рук.
— Я открою? — Колокольчик слегка дрожит.
— Конечно. — Звук рвущегося картона. — Это все клей? А зачем столько?
Девушке на почте скучно. Почему бы не разнообразить праздное безделье получением знаний?
— Тут обычный ПВА, еще резорциновый и смола.
— Смола?
— Да, желтый клей, или алифатическая смола. Он сильнее и влагоустойчивее, к тому же более вязок и менее текуч. В общем, хорошая штука.
— А это?
— Это анимальный клей.
— Какой?
— Анимальный. Из животных сделан.
— Как из животных?
— Из кожи, нервных тканей или костей, — спокойно объясняет колокольчик. Собака нервно сглатывает слюну, а девушка за прилавком ужасается:
— Какая жестокость!
— Какая жестокость! — сокрушался старшекурсник, слушая сбивчивый рассказ семнадцатилетней Ани о несправедливости членов приемной комиссии. — Так и сказали?
— Да, — девушка размазывала по щекам слезы и поплывшую тушь. — Природа на вас отдохнула. Поищите себя на другом поприще.
— Ну… Может, это дельный совет?
— Что?! — Анна вскочила и рванулась в сторону. «Да уж, хороша! Развела нюни перед чужаком. А он-то просто смеется. Она думала, он пожалеть хочет, а он… Они, старшекурсники, небось все такие, приходят в дни экзамена поглумиться над несчастными абитуриентами да похвастаться своей удачей».
— Да погоди ты! Я, между прочим, тут тоже три года пороги обивал, прежде чем пропустили, и тоже всякого наслушался, но я верил, что они не правы, и у тебя, раз ты в это веришь, тоже все получится.
— Я не знаю, верю или нет. Они все-таки мастера, а я кто? Девчонка.
— А режиссеру ты поверишь?
— А ты что, режиссер?
— Ну, почти.
— А что ты снял?
— Потому-то и почти, что не снял еще ничего. Ничего стоящего. Так парочку курсовых.
— Типа «Убийц»?
[1]
— Аня улыбнулась сквозь слезы.
Во взгляде молодого человека мелькнуло уважение:
— Сечешь в кино?
— Люблю Хемингуэя.
— Ну, до старика Эрнеста мне далеко. Разве что иногда тоже застрелиться хочется, а так ничего общего.
Девушка засмеялась.
— Значит, ты будущий режиссер?
— Ага. Почему бы будущему режиссеру не прослушать будущую актрису?
— Будущему режиссеру полезно прослушивать актрис настоящих, а будущим актрисам надо учиться у настоящих режиссеров, так что я, пожалуй, пойду. — Аня сделала несколько шагов в сторону, обернулась: — Значит, три года, говоришь, стучался в закрытые двери?
— Было дело.
— Значит, у меня еще полно времени. Ну пока.
— Пока. Подожди, а звать-то тебя как? Мне же надо знать, кого приглашать сниматься в своих шедеврах.
— Аня. Анна Кедрова.
— Кедрова… Кедрова… Кого-то ты мне напоминаешь, Кедрова, а кого, понять не могу.
Девушка лишь пожала плечами:
— Откуда мне знать?
Она лукавила. Кому, как не ей, знать. «Перелетные птицы», «Рассвет у порога», «Письма издалека» и еще несколько десятков названий известных картин, в которых он мог лицезреть улучшенную копию ее лица.
