Алино сердце заколотилось. Вот оно: стоит только намекнуть, и роль в кармане, стоит хвостиком махнуть, и любой режиссер у ее ног.
— Но тебе ведь всего этого не надо, — ласково продолжал муж. — У тебя есть я.
— Конечно, — от неожиданности она не нашла достойного ответа.
Да, она не хотела играть в провинциальном театре. Да, хотела остаться в Ленинграде. Но провинциальный театр все-таки во сто крат лучше ленинградской, пусть даже и шикарной, кухни. Аля ожидала легкой победы — достойного места в труппе БДТ или Ленсовета, но и, получив неожиданный отпор, сдаваться не собиралась:
— Мне прислали сценарий, — сказала она через несколько недель. — Режиссер — мой хороший знакомый, многому меня научил, отказываться неудобно.
— Я решу эту проблему, милая. Завтра же вышлем ему письмо из министерства, чтобы деятели культуры отныне не беспокоили тебя подобными глупостями.
Алин мир перевернулся. Она была уверена, что для любого мужчины жена-актриса — это гордость, но выбрала именно того, которому нужна была просто жена. Пришлось смириться с мыслью, что Ленинград она с помощью мужа получила, но ленинградские подмостки стали от нее только дальше, чем были. Что же… Раз она смогла из далекой деревни пробиться на большой экран, неужели, живя в Ленинграде, она не выйдет на его сцену? Оставалось только одно: играть в открытую.
— Я была на «Ленфильме», согласилась на эпизод.
— Зачем?
— Я хочу вернуться в кино.
На следующий день режиссер, пряча глаза и стараясь убрать дрожь из голоса, в роли отказал.
— Куда ты наряжаешься?
— В театрах начинается прослушивание.
— Удачи.
Вечером:
— Тебя взяли?
— Сразу в два!
— Поздравляю.
Следующие два месяца перед началом нового сезона и сбора труппы Аля особенно вдохновенно готовила, убирала и изучала репертуар, примеряя на себя разнообразные роли. Однако своей фамилии в распределении ролей не нашла ни в одном, ни в другом театре.
— Пока ролей нет, — коротко, почти грубо объявил один худрук, пресекая дальнейшие расспросы.
Другой оказался поразговорчивее:
— Деточка, у меня семья, дети. Их кормить надо.
Аля растерялась:
— Но я ведь хорошая актриса, зритель на меня пойдет, я никого не отпугну.
— Я в этом не сомневаюсь.
— Так почему же?
— Извините, милая, я не могу лишиться работы.
И снова Аля осталась в блаженном неведении.
— Во Дворце Первой пятилетки организуют вечер памяти Веры Холодной. Меня пригласили участвовать.
— И в чем заключается это участие?
— Изображать знаменитые сцены из фильмов.
— Разумеется с партнерами?
— Ну, конечно!
— Занятно.
— Да, это просто замечательно. Я так соскучилась по игре! Наконец-то живая работа. Что толку числиться в театре, если нет ролей. А тут хорошая возможность напомнить о себе. Мне обещали прекрасных партнеров.
Через несколько дней организаторы вечера отказались и от своих обещаний, и от Алиного участия.
— Вы могли бы сразу сказать, что не можете, — заявил ей режиссер, не скрывая обиды.
— Как не могу? Я могу.
— А здесь написано, что не можете, — он швырнул ей бумажку известного ведомства — и все Алины злоключения получили логическое объяснение.
Сдерживая ярость, она предприняла последнюю попытку.
— Я действительно могу, а это, — Аля кивнула на бумажку, — просто ерунда какая-то.
— Деточка, — теперь режиссер смотрел на нее с сочувствием, — я бы на вашем месте поостерегся называть официальный документ ерундой. Здесь, как говорится, черным по белому, и я не в силах что-либо изменить.
Открытие было мрачным и ужасающим: театр и кино закрыли перед ней свои двери на слишком крепкий засов под названием КГБ. Но Аля не была бы собой, если бы не попыталась его взломать. Она могла бы объявить открытую войну, перестать играть роль примерной и довольной жизнью женщины, но, столкнувшись с таким противником, боялась потерять не только театр и кино, но и Ленинград. Да и кто знает, до каких границ простирается гордость и чванливость мужа: возможно, он предпочтет отправить непокорную жену к праотцам, чем дать развод. А если и отпустит, так играть все одно не позволит.
Побег из плена должен был стать гораздо более продуманным. Тут дело не могло ограничиться кражей из шкатулки пятисот рублей.
— Ну его, это актерство, — сказала она, наливая мужу из супницы в тарелку ароматной ухи. — Когда мне играть, если за домом смотреть надо.
Он тут же с готовностью поцеловал ее руку и подхватил:
— А ребеночка родишь, и вовсе времени не будет свободного.
— Конечно, милый. Ни минутки. А кого ты хочешь?
— Девочку. Такую же, как ты, светленькую, миленькую. Родишь мне маленького ангелочка?
— Непременно, — обещала Аля, а сама бегала к знакомому врачу на аборты. Хоть ей и говорили, что беременности маловероятны, но они почему-то случались с завидной регулярностью.
Муж все ждал прибавления в семействе и частенько заводил разговоры о будущем ребенке, о том, как он будет расти и как они его станут воспитывать. Аля же делала вид, что разговоры эти ее смущают, пыталась заглушить его беспокойство тем, что беременность все не наступает, и поспешно переводила беседу в другое русло:
— Расскажи лучше о работе, — просила она как можно более мягким, доверчивым тоном.
И он рассказывал.
А она слушала, но теперь не равнодушно и отстраненно, не играя в участие и интерес. Она по-настоящему интересовалась, впитывала, как губка, каждое слово, боясь пропустить свой шанс на избавление от тягостного гнета.
«Еще год — и мое имя окончательно забудут. Появятся другие актрисы, и звезда Алевтины Панкратовой погаснет, так и не засияв по-настоящему. И я останусь стоять у плиты и буду ложиться в постель с этим старым, хитрым чекистом — и все из-за того, что однажды сделала неверную ставку».
Подобные мысли одолевали ее постоянно, заставляли держаться и не опускать руки, и спешить слушать, слышать и понимать. Она надеялась, что супружество станет первой ступенькой ее будущего восхождения по каннской лестнице, но оно оказалось самым тяжелым булыжником в заборе, отделяющем Алю от Золотой пальмовой ветви.
Но Аля не была бы Алей, если бы не попыталась сдвинуть этот камень с места и превратить его из препятствия в точку опоры. Она не впервые ставила перед собой цель и, конечно, не тратила время на пустые мечтания и размышления о горестной своей судьбе. Она была абсолютно уверена в том, что слезами горю не поможешь, и в том, что спасение заключается в действии, а не в ожидании внезапно счастливо сложившихся обстоятельств. Жизнь доказала ей, что судьба порой подбрасывает приятные сюрпризы, но лишь тому, кто к этим сюрпризам готов и сумеет правильно воспользоваться манной небесной.
