— Ты вообще как?
— Хорошо. Репетирую, снимаюсь. А ты?
Это тоже для порядка. Неудобно же не спросить.
— Нормально.
— Ну… пока?
— Пока.
А в другой раз:
— Я был на «Трамвае…»
— И?
— Здорово. Только роль немного не твоя.
— Значит, плохо.
— Да нет же! Хорошо. Просто я тебя знаю. Знаю, что ты сильнее героини.
— Жизнь научила.
Тогда оба долго молчали. Она обиженно, он — понимая ее обиду. А потом как обычно:
— У тебя-то как?
— Да нормально.
И еще:
— Ань, «Леди Макбет…» — это просто фурор. Ты молодчина. Я уверен, что тебе светит «Золотая маска».
— Спасибо, Миш, я старалась.
— Ань, может, сходим куда-нибудь, а? Отметим успех?
— Не может.
— Ну, как знаешь.
И снова молчание.
— Мама-то как, Миш?
— Спасибо. В порядке.
— А сам?
— Нормально.
Вот из-за этого «нормально» и не могло быть никаких совместных походов и отмечаний. Аня потратила немало времени на раздумья о смысле этого слова. Она долго и тщательно старалась отыскать хотя бы какие-то намеки на то, какую тайну скрывало в себе такое легкое и в сущности ничего не объясняющее «нормально».
Это привычный уклад жизни? Это значит — проснулся, как обычно, с утра в чужой постели, наскоро выпил кофе, жевнул бутерброд, бросил «Пока, малыш!» — и прочь из квартиры, в которую никогда больше не вернешься? Выскочил и сразу включил четвертую скорость: рейтинги, волатильность спроса, выход компании на IPO и куча всяких других важностей, составляющих будни директора крупного медиахолдинга? Нормально — это, конечно, поездки в Майами, Милан и на Евровидение, потому что престижно, модно и «ваще ништяк». И там, разумеется, прогулки по красной дорожке. Да не в одиночку, а непременно в обнимку с хорошенькой и сексуальной.
Аня хоть и занята, но в журналы заглядывает, да и сама бывает на фестивалях. Правда, по красному ковру идет одна с гордо поднятой головой. «С кем попало» — это не про нее. А если приходится столкнуться в фестивальном фойе, или на показе, или на званом обеде, то все чинно и по-светски:
— Привет.
— Привет.
— Рад видеть.
— Взаимно.
— Это Олеся (Маша, Лена, Вика, Наташа)…
— А это я… Ну, пока?
— Пока.
И разве это «нормально»?
Нет, сегодняшняя жизнь казалась Анне куда более нормальной, чем прежняя. Теперь у нее была не только работа, но и дом, и собака, и даже очень робко она могла предположить, что и мама тоже.
А раньше почти восемь лет жизни:
— У меня никого нет, кроме вас…
Так говорила она бывшей свекрови, и грустная, всеми покинутая полусумасшедшая женщина отвечала ей:
— Что с меня взять, деточка? Я старая развалина.
— А разве надо что-то брать? Отдавать ведь тоже приятно.
Свекровь долго и устало посмотрела на нее, потом сказала:
— Ты вторая. Вторая в моей жизни, кто считает, что отдавать важнее.
Пожилая женщина поднялась с кресла, исчезла в комнате и долго гремела там ящиками и шуршала бумажками. Вернулась, держа в руке листок с телефоном, протянула Ане:
— Это номер первого человека. Если тебе когда-нибудь понадобится помощь, ты позвони по этому телефону. Он поможет.
Аня и думать забыла об этой бумажке. Таскала в сумке, не вынимая. Обнаружила через сезон, долго вспоминала, что это за диковинный телефон с каким-то неизвестным и явно далеким от Москвы кодом, потом вспомнила, снова удивилась, хотела было выкинуть, но все же не стала. Засунула под обложку записной книжки. Думала, навсегда, оказалось — до лучших времен. Или до худших. Разве теперь разберешь?
В общем, листочек пригодился. Больше того, оказался спасительным кругом. Обладатель номера снабдил Аню не только ценными советами, но и ключами от дома.
— Я уезжаю, — сказала Аня свекрови год назад.
— Покидаешь меня? — Ее взгляд говорил «И ты, Брут».
— У вас ведь есть… — Аня поколебалась. — Леночка…
— Леночка? — Женщина взглянула на нее как-то странно, будто впервые видела, потом нагнулась к самому уху и прошептала тихо и как-то буднично: — Знаешь, а она умерла. Да-да, я давно тебе хотела сказать.
Не зная, как реагировать на признание, Аня продолжила свою мысль, но уже не так уверенно:
— Ну, еще остается Миша.
— Миша. — Горькая усмешка. От Миши осталось одно название, они обе это знают. Кроме работы и увеличения капитала, его больше ничего не волнует. — Если бы ты только смогла простить его! Пусть не сразу, но хотя бы тогда, два года назад…
Аня подняла руку, словно хотела защититься. О том, что случилось два года назад, она вспоминать не желала, и свекровь не стала настаивать, сказала только:
— … он мог бы измениться.
И снова обе знают, что это правда.
— Я не смогла.
— Тебе виднее.
— А сейчас?
— А сейчас я уезжаю. — И добавила, оправдываясь: — Так надо.
— И снова тебе виднее. Куда едешь? Секрет? Ладно, не говори. Но догадываться ты мне позволишь?
Глаза женщины блеснули веселой хитрецой и тут же снова погасли, сдавшись в плен мрачным мыслям.
— Вы там бывали? — догадалась Аня.
— Он построил его для меня.
— Дом? Этот человек построил дом для вас?
Женщина кивнула головой и отмахнулась:
— Что было, то быльем поросло. — Теперь вспоминать о прошлом не хотела она. — Поезжай.
Уехала. И жила. И даже пыталась быть счастливой, словно сам дом старался ей в этом помочь. Анна невольно прониклась благодарностью и все чаще спрашивала его, поглаживая старые стены:
— За что же тебя оставили хозяева?
Ей казалось, что сруб отвечает тяжким, протяжным скрипом ставень:
— Не знаю.
И Анне представлялось, что они одни во вселенной: она и приютивший ее дом.
Представлялось до тех пор, пока:
— Нука!
И она спешила на зов, а там уже крутилась собака и радовалась возвращению хозяйки из космоса.
— Не мешайся, Дружок! Да, мама?
Если бы дом мог вздрогнуть, он бы вздрогнул. «Мама? Мама!»
— Ты нашла какой-нибудь вариант?
