ДЕТИ
Нестандартные мысли о детях
В европейской, да и во всей мировой культуре дети рассматриваются в благоприятном свете. Непререкаемый авторитет детей и преклонение перед детьми сделали их неприкасаемыми и защищенными мощными табу.
Я приглядываюсь последние годы к детям своим и чужим и размышляю о них чуть ли не каждодневно. Я заметил много странностей и страшностей и в самих детях, и в их влиянии на окружающих взрослых.
Разумеется, что дети — это четверть-люди, полулюди, не совсем люди, по мере того как они вырастают.
Младенцами, в первый год существования, дети больше принадлежат потустороннему миру, откуда они пришли. Согласно Платону, новорожденным при выходе из того мира стирают память. У выхода стоят керубы и стирают. Но, видимо, память стирают не совсем, потому что отдельные взгляды, позы, телодвижения и звуки, издаваемые младенцами, принадлежат и направлены в иной мир и прочно свидетельствуют об их связи с тем миром. Все их угуканья, зеркальные взоры, сморщивание губ, оловянные глаза, устремленные за плечи родителей, вне сомнения, обращены к существам, которых они видят, слышат и осязают. А мы, взрослые, не видим, и не слышим, и не осязаем.
Вынужден назвать младенцев «бесами». Признаю, что термин не очень удачен и имеет на себе налет христианского мифотворчества, подразумеваются сразу некие мохнатые существа с хвостиками. Нет, дети — мелкие безволосые духи, безобидные в основном, бесы низшего порядка. Бесы, потому что не принадлежат еще к миру человеков.
После годовалого возраста они медленно набирают жалкие проценты человечности. Но всё равно остаются недолюдьми. Конечно, некоторые из них красивы грацией юных бессмысленных животных, однако для человека высокого развития печально проводить множество времени с четверть- и полулюдьми. Их беспомощный лепет в конце концов утомляет своей глупостью. Их становится очень жалко.
Я думаю, они проделывают путь от высшего, родятся сложнейшими, мистическими существами («бесами»), имеющими прямую связь с Космосом, к низшему, к человеку. Годы уходят на то, чтобы они забыли то состояние, тот язык, те знаки, которые были даны им при зачатии, и переучились в низших людей. И чтобы уже готовые, состоявшиеся взрослые радовались их деградации.
В среднем пятнадцать лет уходит на то, чтобы из сложнейшего, пусть и беспомощного червячка («беса») изготовить какую-нибудь скотину неотесанную, всеми силами стремящуюся вернуться в блаженное состояние «беса». Отсюда попытки подростков с помощью алкоголя, «винта», клея «Момент» вернуться в рай без сознания, воспоминания о котором стерты, но какой-то аппендикс всё же ноет.
Вообще, здесь огромная загадка. Родившись духом («бесом»), почему неизбежно необходимо превращаться в примитивное, несколькоклеточное существо? Ведь все наши жалкие культуры, может быть, не стоят одного дня, проведенного в тех страстных сумерках бессмыслия, когда младенец-бес сосет молоко из матери?
До двух лет они еще полностью «бесы», хотя четкие границы размыты, и моя дочь, к примеру, сразу после двух выглядит и ведет себя более осмысленно, чем мой сын вел себя в этом же возрасте. И в три года от роду, и позже, продолжая умилять родителей очарованием щенков или котят, дети все еще бессмысленны, как насекомые. Они монотонно бродят, кружатся без цели, хватают предметы в руки, бросают предметы, забывают о них. То есть их поведение напоминает поведение взрослых сумасшедших.
Фрейд, совершенно безосновательно, на мой взгляд, придумал, что раннее детство определяет будущую жизнь человека. Мой детский опыт мне совсем ничем не сослужил. Я его даже плохо помню, потому что он не был поразительным. Только особенно жестокое детство может, по-видимому, запомниться. Да и то, пожалуй, только в том случае, если с жестоким детством резко контрастирует более или менее нормальная, теплая жизнь. Детство, на мой взгляд, — вообще потерянное время, зря потраченное на топтание на одном месте. То есть на хватание предметов, бессмысленную глоссалалию звуков, хождение из комнаты в комнату, если жилище позволяет, на повторение одних и тех же ошибок. Вы скажете, ребенок учится и приобретает опыт?
Ну да, однако кем он станет, приобретая опыт? Как правило, существом, куда более убогим, чем те подключенные к хаосу и космосу комочки материи и духа, только что вытащенные из материнской слизи.
Дети не понимают, но чувствуют свою неполноценность в новом мире, то, что они четверть-люди, полулюди.
Скажите им: «Ты маленький!» И ребенок обидчиво ответит: «Я большой! Большой!»
Счастливого детства, таким образом, в природе быть не может. Маленькая копия человека, ковыляющая у вашего колена, хочет быть немедленно «большой»! Потому дети любят мерить свой рост, им не терпится. Принято считать, что дети вне себя от радости и счастливы от общения с любящими родителями. Но при ближайшем рассмотрении отношение к родителям такое же требовательное, как отношение собаки с хозяином (при этом собаки ведь, как нам объясняют психологи, считают хозяевами себя, а хозяина считают слугой, приставленным для обслуживания): «накорми!», «гулять!», «хочу какать!», «хочу кусаться!» — и вся остальная программа себялюбия.
Резюмируя сказанное, можно заключить, что взросление — деградация, к которой и принуждается, и сам стремится бес-младенец. Неизбежно, неотвратимо, как из куколки в бабочку, младенец превратится во взрослую особь, нагло отрезанную от космоса и хаоса и полностью погруженную в профанический, довольно примитивный мир людей. Бесы ведь все-таки сродни богам, а взрослый человек полон высокомерия, глупости и страха смерти.
Была и, видимо, существует еще возможность другого развития детеныша человека. Я стою перед стеной мрака, но верю, что от разгадки этой возможности меня отделяет очень тонкая стена мрака. Может быть, после керубов, стирающих память, дорога там раздваивается, и человеческие детеныши берут не ту дорогу, надо бы брать иную. Из бесов в человеки — налево, а из бесов в боги — направо? Я еще не знаю, но я обязательно узнаю, а если не узнаю я, узнает для вас другой, похожий на меня.
Ну не в слезах, но где-то близко
Один журнал про детей недавно поместил моего Богдана на обложку. Парень мой попал на обложку в возрасте двух лет и одиннадцати месяцев. Красив Богдан, аж дух захватывает. Огромные глаза, кудри белокурой бестии, в белой рубашечке, ручки разведены, как будто сейчас судьбу схватит за уши. Сидит на травке, вдали лес. Взгляд интенсивно сосредоточенный, как у взрослого, дети же обычно рассредоточены во все стороны. Одно удручает: внизу обложки — надпись: «Богдан, сын Екатерины Волковой». А я где, его отец, почему не упомянут? Ведь всю жизнь ему придется прожить с клеймом «сын Эдуарда Лимонова». Его будут приветствовать и бить за это, ему самому придется бить вначале детей, а потом и взрослых за отца. Я дал ему, как в старинные времена, свой титул, он вынужден будет жить особенным. Уже сейчас его боятся дети. Я был свидетелем того, как в парке истеричная девочка четырех лет (Богдан всего лишь хотел к ней приблизиться) с криком «Он чудовище!» убегала от моего блистательного сына. А вот пожалуйста, уроды из журнала с подковыркой, со злобой удалили меня, отца. Цензурировали. Точно так же меня уже цензурировали из нескольких учебников литературы. Ни в конце XX, ни в начале XXI века я не значусь. Нет такого.
