– Я не бездомный, – теряя терпение, ответил Дюк, – этот хренов чип во мне и всегда там был. Проверьте оборудование.
Охранник молча указал ему в сторону выхода. За их спинами громко и безо всякого стеснения обсуждались: внешний вид Ледчека, его предполагаемые болезни и засилье бездомных в целом.
Кто-то посоветовал вызвать полицию.
Голоса, пристальное внимание к его персоне, злость и презрение к людям, посмевшим его обсуждать, да еще в оскорбительно-громком тоне, моментально привели Дюка в бешенство.
Он сорвал с себя куртку, закатал рукав свитера и зубами впился в предплечье. Боли почти не почувствовал – перед глазами плясали алые круги. Когда он расцепил зубы и снова предъявил охраннику руку, кровь выплеснулась на пол, как из опрокинувшегося стакана. В наполненной блестящей жижей ямке виднелись тонкие серебристые нити.
– Вот он, – щерясь влажными красными зубами, прохрипел Дюк, задыхающийся от злобы. – Вот он, твой чип. Сканируй!
Охранник нерешительно потянулся к сканеру. Вокруг держалась испуганная тишина.
Оборудование оказалось исправным, не работал именно микрочип. Перед Дюком все-таки извинились и пригласили в магазин, но он туда не пошел. Припадок кончился, ему было больно и мерзко мутило – почему-то думалось, что отхваченный зубами кусок собственного мяса он в ярости проглотил. Дюк не помнил, было ли это в действительности или нет, но куска он нигде не видел и не помнил, стало быть, все-таки…
Предплечье заживало долго, шрам остался безобразный, но память милостиво сгладила остроту воспоминаний, а боль стерла вовсе.
Прочитав о меха-уничтожении, Дюк потер то место, где круглый и рыхлый шрам отмечал местонахождение микрочипа, и подумал, что есть в двух историях какая-то общность: словно маленькое происшествие в магазине накрепко связано с гибелью тысяч меха.
За окном шел дождь. От выпитого на голодный желудок мутило и болела голова.
* * *
Тысячи поездов мчались по тысячам путей, тяжелые колеса бились о рельсы, в сетках раскачивались сумки и пакеты, в стаканах звенели ложечки, а за окнами неслись горбы и сломанные кости прежних городов, округлые леса, обрывы и свалки, снова города и заборы с мотками колючей проволоки. Кеннет шел по тысячам коридоров одновременно, раскачиваясь, прижимаясь виском к прохладному браслету часов, застегнутому на правом запястье.
Зеленые огни табло вовремя предупредили о переходе на вертикальную скорость.
– Добро пожаловать! – проводница с клоунским лицом принесла сок в вакуумном пакетике. – Благодарим вас за путешествие на нашем поезде.
«Его еще можно продать? Мне нужна конура где-нибудь в Варварцах. Здесь я жить не буду, назад возвращаться опасно…»
– Что? – переспросил Кеннет. От шума поезда, нарастающего в ушах, ему не удавалось сделать ни глотка сока. Прохладный и сладкий вкус на губах, немножко на языке, но горло так пересохло и так ломит в висках, что протолкнуть в глотку сок не получилось.
– Наше путешествие займет четыре часа, – приветливо сказала проводница. – Справа от вас кнопка вызова. Если что-то понадобится, с ее помощью вы сможете меня пригласить.
«Не реагирует он на твой компот, Эвил…»
Кеннет обернулся и увидел у противоположного окна темные силуэты попутчиков. Именно их голоса заглушали журчащую речь проводницы.
– Что это в банке? Коллекция ногтей?
– Слева от вас… – пропела проводница и вдруг начала переворачивать Кеннета на бок, будто подушку. Руки у нее оказались жесткие и сухие.
– Здесь насекомые, – сказал Кеннет, почувствовав болезненный укол в сгибе локтя.
Реальность вдруг превратилась в кошмар. Это сон, понял Кеннет. Затянувшийся сон, перетекающий в смерть. Из такого сна не выбраться, не поможет ни попытка ущипнуть себя, ни усилие воли. Какой дурак решил, что смерть во сне – самый чудесный вариант уйти из жизни?
Ужас и беспомощность – вот что такое смерть во сне, и никто даже не заглянет попрощаться…
– Он хочет проснуться, – заметил тот, кто сидел у окна.
– Если хочет – проснется.
– Мы прибываем к конечной станции назначения… – жарко и страшно зашептала проводница в лицо Кеннету.
Ее разрисованное красными и белыми красками лицо опускалось все ниже, клоунская улыбка растягивалась шире, и за толстыми губами показался ярко-оранжевый кольчатый язык.
– Мать твою! – выдохнул Кеннет и вжался в угол. Колеса застучали сильнее, поезд неистово раскачивался. – Оставь меня… оставь меня…
– Судороги, – рассудительно сказал тот, кто сидел у окна.
– Станция назначения: Синий Лед. Синий Лед.
Проводница выпустила из рукавов форменного пиджака пару липких, покрытых живыми волосками щупалец.
– Сука! – заорал Кеннет и схватился за одно из них. – Лапы тебе вырвать?! Я не боюсь! Я не бездомный! Я имею право здесь ехать!
Поезд опрокинулся с легким звоном. Проводница растаяла, успев, впрочем, загнать в глотку Кеннету толстый мерзкий язык, от которого неудержимо затошнило и трудно стало дышать.
Солнце вспыхнуло ярким белым светом, а попутчики встали и подошли ближе, склонились над Кеннетом и стали походить на самих себя, а не на черные бумажные силуэты.
– Доброе утро, – сказал Карага. – Хорошо спалось? Я надеюсь, что ты спал, а не рыдал на груди ангелов в загробном мире, потому что Эвилу нужен выспавшийся боец, а не слезливый святоша. За святошу не дадут ни цента. Эвил, вытащи у него трубку из горла, он еле дышит, и расстегни ремни, пусть парень разомнется.
Эвил слегка придавил горло Кеннета, вытянул трубку и с грохотом свалил ее в блестящий таз. Карага отодвинул таз ногой и с интересом приподнял руку Кеннета. Взглядом он указал Эвилу на грубый белый шрам, появившийся поверх остальных, и Эвил выразительно пожал плечами.
– На мне все заживет, – раздельно и с ненавистью прохрипел Кеннет. – Пробуй сколько влезет, но ничего не получится. Тебе меня не покалечить, а вот я тебя покалечу, как только дотянусь.
Карага боком привалился к стеклянному хрупкому шкафчику и рассмеялся.
– Отойди от стекла, – сказал Эвил, продолжая расстегивать ремни на руках Кеннета. – Там стоят редкие реагенты.
– Какой парень! – выкрикнул Карага, хлопая Эвила по плечу.
– Шкаф! – зло предупредил Эвил.
– Да не трогаю я твой шкаф… Ты посмотри, какой отличный парень! Назови его Кровавые Челюсти и отправь на бои бездомных. Там его быстро прикончат, но будет хоть какая-то польза. Глянь-ка сюда, Кенни, – и Карага сдернул простыню с тела Юги, – это твоя предшественница, девочка тоже много грозилась и так утомилась, что прилегла отдохнуть, сняв крышку черепа, чтобы не мешался. Нравится?
Эвил с любопытством взглянул на Карагу. Он знал, что от хобби приятно сносит крышу, но не думал, что Карага так легко поддастся влиянию.
