– Виталь, ты не помнишь, чья машина на сиротинском месте
стояла, когда он после обеда в офис вернулся?
Тут Виталик опять вытер сухой лоб и воззрился на Волкова в
крайнем возмущении:
– Да я же говорю, что на улицу не выходил! И не видел я
никакую машину! Ни его, ничью! А что такое-то?!
– Хочешь, – предложил Волков, – я охранникам вниз позвоню,
они тебе помогут елку тащить. А ты куда ее? В переговорную?
– Не надо мне никаких охранников, – даже обиделся Виталик. –
Я сам справлюсь. И до переговорной рукой подать!
И он показал вдоль коридора.
Волков похлопал его по горячему и влажному под рубахой
плечу, словно полностью одобряя все, что тот говорит и делает, и зашел в свой
кабинет.
Никто ничего не видел, не слышал и никуда не выходил.
Но Волков собственными глазами видел след от ботинка на
ковре в комнате Сиротина. И Сиротин погиб.
Волков походил по кабинету, включил компьютер и вдруг решил,
что должен немедленно позвонить Юле.
Ну, просто так.
Ну, просто спросить, как у нее дела. У нее и у гнома в
красных башмачках, которого она увела с собой, так определенно и ясно, словно
хоть что-то в жизни может быть определенным и ясным!..
И еще он подумал, как хорошо, должно быть, сейчас дома.
Чисто, просторно и свежо, и пахнет кофе, который Юлька все
время пьет, а потом жалуется, что у нее сердце «скачет, как сумасшедшее». И
Димка, младший сын, скоро явится из института и обнаружит гнома – что-то он
скажет? Димка, смешливый, сероглазый, длиннорукий, как макака, умеющий
сочувствовать и сопереживать, родителей обожал, почитал немного недоумками, но
все же вполне нормальными ребятами и сильно огорчался, когда они... ссорились.
Бедный Димка.
Он тоже любит Новый год, снег, бенгальские огни, в Ильинку
поехать и долго растапливать камин, а потом, когда он разгорится, сидеть перед
ним и смотреть в огонь.
Что с ним будет, если Волков уедет туда один, как собирался
нынче утром? И вообще что дальше будет с ними, с их жизнью, которая когда-то
была такой прекрасной?..
Волков трусил, боялся звонить и рассуждал о жизни и о том,
как хорошо, должно быть, сейчас дома.
Впрочем, всегда хорошо там, где нас нет.
Он очень решительно взял телефон, покрутил, повертел,
положил и снова взял, еще решительнее.
Сейчас он позвонит Юле, а там не окажется никакой Юли, а
будет туманность Андромеды!..
Я сейчас занята, извини, пожалуйста.
И тут на его счастье в дверь постучали, и вошел Игорь
Осипов, игравший вчера в бильярд вместе с Виталиком и Лехой Рыбалко.
– Можно к вам, Павел Николаевич?
– Заходите, Игорь.
Вот и прекрасно. Значит, можно не звонить.
– Павел Николаевич, я принес заявление об уходе. Подпишите?
Пожалуй, в последние лет пять из своих сорока двух Волков
никогда так сильно не удивлялся.
Он так удивился, что спросил, чувствуя себя Виталиком
Камаровским:
– Вы уходите... куда? В отпуск?
Осипов посмотрел на шефа оценивающе – может, у него
похмелье? Плохо соображает? Не проспался еще?
– Я хочу с работы уволиться, – выговорил он раздельно и
немного с вызовом. – Вот заявление принес. Подпишите, пожалуйста, Павел
Николаевич!
Волков сел за свой громадный стол, заваленный разного рода
бумагами, принял у Игоря листок и прочитал его.
– А что за спешка, я не понял? Или вы давно собирались?
– Нет, я не собирался.
– Тогда почему?..
– Павел Николаевич, – сказал Осипов и посмотрел в потолок, –
у меня личные обстоятельства. Можно я не буду о них говорить?
– Ваши личные обстоятельства – тайна?
– До некоторой степени.
«Ого», – подумал Волков.
– Ну, хорошо. – Он пожал плечами и отложил листок с
заявлением. – Давайте так договоримся. До Нового года я увольнять вас не стану,
а вы подумаете и, может быть, примете другое решение.
– Нет.
– Что – нет?
– Я не приму другого решения, и, если можно и если это не
противоречит КЗОТу, конечно, – тут Игорь Осипов улыбнулся приятной улыбкой, –
увольте меня сегодня. Лучше прямо сейчас.
– Я ничего не понимаю, – признался Волков, помолчав.
– Я просто хочу уйти с работы.
– Где вы сейчас найдете другое место?!
– Павел Николаевич, это не имеет никакого отношения к делу!
Волков покосился на листок, исписанный твердым мелким
почерком.
– Послушайте, Игорь, найти работу будет очень сложно, вы это
прекрасно понимаете. Мы сократили персонал почти вдвое! Хотя мы работаем в
основном с госпредприятиями, у которых все же какое-то финансирование осталось.
И вы хотите уволиться?! Прямо под Новый год?!
– Да.
– Это глупо.
– Ну и что?
Действительно, подумал Волков. Ну и что?..
– Присядьте.
Осипов покачал головой.
– Если вы хотите меня отговорить, ничего не выйдет.
– Точно не выйдет?
– Точно.
Волков опять посмотрел на листок, а потом Осипову в лицо.
Лицо было мрачным и решительным. Решительным и непреклонным. Непреклонным и
твердым.
Что происходит? Как все это понимать?
– Игорь, вы хороший специалист, и я не собирался вас
увольнять, хотя из вашего отдела мы тоже людей сокращали, да вы знаете!
– Знаю, – сказал Осипов мрачно.
– И что мне прикажете делать? Брать на ваше место кого-то из
уволенных?!
Осипов пожал плечами.
– Ну, что вы плечами пожимаете? Вам же не восемнадцать лет,
вы взрослый человек!
– Павел Николаевич, увольте меня, пожалуйста.
– Уволю! – вдруг озверев, закричал Волков. – Уволю, не
беспокойтесь! И обратно потом не возьму!
– Я не буду проситься, вы не волнуйтесь.
– Я не волнуюсь, – сказал Волков с досадой. – Но вы же
должны понимать, что это ну просто ни в какие ворота не лезет!..
Осипов выдвинул стул и сел. Боевой напор его немного угас, и
вместо твердокаменного показалось нормальное, человеческое, расстроенное лицо.
