– Если я вас подвел, – выдавил он из себя с трудом, – то я
извиняюсь!..
– Нет такого слова, – буркнул Волков, – в природе не
существует.
– Какого? – не понял Игорь.
– Извиняюсь. Такого слова нет, по крайней мере в русском
языке. Можно сказать – извините или прошу прощения.
– А... ну, тогда прошу прощения.
– Почему вы вчера торчали в конторе так долго? Заявление
писали?
Осипов вдруг удивился.
– А что такое?
– Ничего такого. Сиротин вчера погиб, только и всего.
– Ну, он же не из-за того погиб, что я в конторе торчал!
– Он погиб, потому что высунулся в окно, чтобы посмотреть,
что происходит с его машиной, – в десятый раз за утро сказал Волков. – Вы не
слышали, что у него сигнализация сработала?
Осипов помолчал, припоминая.
– Нет, вроде не слышал. Да в бильярдной вообще ничего не
слышно! На лестнице еще туда-сюда, но когда мы курить ходили, вроде все было
тихо.
– А вы часто ходили?
– Да не помню я, Павел Николаевич! Я один раз выходил.
Виталька, по-моему, дважды, а может, и больше! Во всяком случае, я никакой
сигнализации не слышал.
– И на улицу вы вечером не выходили?
– Зачем... на улицу?
– Ну, я не знаю, – сказал новоиспеченный детектив Волков, –
хлеба купить. Или кофе.
– Нет, – твердо сказал Осипов. – Я на улицу не выходил.
– И к Николаю Ивановичу в кабинет тоже не заходили?
– Нет.
– И чья машина стояла на месте его обычной парковки не
видели?
– Нет.
Волков закурил, обошел стол и сел рядом с Осиповым. Тот
сбоку посматривал на него, как будто с опаской.
– Почему вы хотите уйти?
Осипов достал сигареты и закурил, не спрашивая разрешения.
– Правда по личным обстоятельствам, – сказал он, и Волкову
показалось, что искренне, – я извиняюсь... то есть прошу прощения, Павел
Николаевич, что вас подвел. Если подвел. Вы меня тут... не поминайте лихом.
– В каком смысле?! Вы тоже собираетесь выброситься в окно?!
– А Сиротин разве выбросился?!
Волков на это ничего не ответил.
Они докурили в полном молчании – говорить было не о чем, – а
потом Волков поднялся.
– Заявление я подпишу, конечно. Но вам придется после Нового
года еще выйти. Вряд ли я за праздники найду вам замену. А может, и найду.
Желаю вам удачи.
– Я могу... сейчас уехать?
Волков опять начал раздражаться.
– Да нет, конечно! У нас нормальный рабочий день, и у вас он
пока тоже нормальный! Или у вас тоже тетушка занемогла?! И вы должны срочно
явиться к ее одру?!
Осипов смотрел на него, пожалуй, с сочувствием.
– Идите на свое рабочее место, – приказал Волков, хотя,
наверное, это было глупо. – Идите и трудитесь. И не приставайте ко мне с вашим
немедленным увольнением!
Когда за Осиповым закрылась дверь, Волков еще раз прочитал
заявление, написанное мелким и твердым почерком. Заявление как заявление, и
дата стоит вчерашняя. Значит, Осипов вчера надумал увольняться! Интересно знать
когда?.. Когда играл в бильярд с Камаровским и Рыбалко? Или когда Сиротин
погиб? И что это вообще за спешка такая? Нынче никто с работы не увольняется,
все держатся за нее руками и ногами, а бывает, что и зубами, несмотря на то что
зарплата падает, цены растут, и вчерашние крепкие «середняки» постепенно идут
ко дну, пуская пузыри и отчаянно пытаясь удержаться на поверхности!..
Увольте меня сегодня же!.. Ну, до свидания, я пошел!..
Волков, должно быть, несколько лет жизни потерял, когда
увольнял людей. Увольнял и точно знал, что новую работу найти почти невозможно,
что он обрекает своих – своих! – сотрудников на маету с пособиями и очередями
на бирже труда, с «переквалификацией», когда бухгалтерше предлагают стать швеей
или фасовщицей! Он приезжал домой, опрокидывал стакан водки и падал в кровать,
только бы ни о чем не думать, не жалеть, не вспоминать эти разговоры, слезы,
глаза!..
У кого-то не выплачены кредиты, у кого-то дети в платной
школе, у кого-то мама болеет и нужны деньги на лекарства и пребывание в
больнице, а он должен... увольнять!.. И поделать ничего нельзя.
Осипов остался, потому что на самом деле работал давно и
хорошо, и Волков, уволивший из его отдела двоих или даже троих, точно знал, что
Игорь останется!..
Волков ходил по кабинету и думал.
Кто заходил к Сиротину? Кто оставил след на ковре? Кто
поставил машину на его место? Кто слышал, что сигнализация то и дело
срабатывала? Про эту сигнализацию говорят все, но, выходит, никто ее не
слышал?!
Как все это собрать в единое целое? Имеет отношение гибель
Сиротина к увольнению Осипова или не имеет?
Если Сиротин погиб случайно, по глупости, а предполагается,
что он именно так и погиб, почему никто не признается, что заходил к нему в
кабинет?! Но ведь кто-то же заходил?!
Сидеть в кабинете не было никаких сил, да еще телефон все
время попадался на глаза, словно напоминал о том, что Волков собирался
позвонить Юле, но струсил, и Павел, прикрыв телефон осиповским заявлением,
вышел из кабинета.
Идти ему было некуда, и он пошел на лестницу. Покурить, что
ли, там?..
Дверь в комнату, где сидели Денис Усков и две барышни, была
открыта, и Волков завернул туда. В конце концов, Ускова он еще «не опрашивал»,
так это называется в детективных романах?
Барышень не было. Денис сказал, что они ушли в переговорную
наряжать елку и развешивать гирлянды. У него самого в компьютере был открыт
пасьянс, и он проделывал некие движения, чтобы этот самый пасьянс от Волкова
загородить.
– Павел Николаевич, я отчет-то дописал. И что теперь с ним
делать? Кому его нести? Вам?
– Давайте мне.
– А кто теперь... на место Николая Ивановича?
Ох-хо-хо... Вот еще вопрос, на который нет ответа.
– Я пока не думал, Денис. Не знаю, честно.
– А похороны когда?
Этого Волков тоже не знал. Он даже думать про похороны не
хотел, хоть понимал, что придется. Вряд ли Зина все потянет одна!..
– Денис, вы вчера вечером никуда не выходили?
Усков посмотрел с беспокойством. Должно быть, такого рода
вопросы следует задавать как-то законспирированно, иносказательно, маскируя
свои подозрения и сыщицкий интерес, но Волков ничего этого делать не умел.
