Это было в той жизни, которой больше нет, и Волкова в той
жизни больше нет, а в этой, новой, Юлька не могла приехать к нему на работу!
Выходит, наврал Усков? Или просто ошибся?!
Ускоряя шаг, Волков помчался по коридору в свой кабинет,
чтобы выкопать из-под бумаг телефон и немедленно позвонить жене, даже если на
том конце провода окажется не Юлька, а туманность Андромеды! Все равно он
должен знать, зачем она к нему вчера приезжала.
Если приезжала!..
Он бежал все быстрее и чуть не упал, споткнувшись обо что-то
довольно значительное, красное и мягкое.
– Господи Иисусе!
Красное и мягкое зашевелилось и вдруг оказалось задом
уборщицы Вали, которая вытирала пол. Огромный мусорный мешок стоял в некотором
отдалении.
– Черт возьми!
– Носются, как оглашенные, – сказала Валя сердито. – Носются
и людей с ног сшибают. Ой, так то Павел Николаич! Здрасте, Павел Николаич!
– Добрый день, Валя.
Уборщица плюхнула тряпку в ведро и вытерла руку о нестерпимо
красные тренировочные штаны. Поверх штанов и футболки у нее был повязан
консервативный длинный зеленый фартук с надписью «Cleaning Company».
– Валя, – тоскуя, сказал Волков, – если мне память не
изменяет, месяц назад Сиротин Николай Иванович купил вам моющий пылесос за
какие-то бешеные деньги! Почему вы тряпкой пол моете?
Теперь затосковала Валя.
– Так тряпкой оно сподручней, Павел Николаич! Я как глянула
тудой, в пылесос этот, так взяла меня оторопь! Чегой-то там только нет, и
губки, и щетки, и сетки, а еще какая-то штука, мне Виталька сказал, вроде
резерв, что ли!.. Так энтот резерв надо под краном полоскать, и он того гляди
верхом пойдет, если воды много, а где мне это уследить, пойдет он или не
пойдет, когда у меня высшего образования не имеется, а имеется только...
В голове у Волкова проскакали лошади, и распорядитель скачек
собрался ударить в медный, ослепительно блестящий на солнце гонг.
– Не резерв, а резервуар, вы хотите сказать, – неизвестно
зачем поправил он. – То есть пылесос нам не освоить, верно?
– Верно, – преданно согласилась Валя и моргнула.
– Так, значит, продаем пылесос?
– И давно пора, – согласилась Валя и махнула рукой, – а я и
тогда говорила, такие деньжищи на ветер бросать!.. Все равно мне не уследить,
если он верхом пойдет, а Виталька сказал, как бы замыкания не вышло, там же
провода кругом и вода в самое нутро налита! Да и что это за уборка, щеткой
возить! Лучше все равно не вымоешь, чем руками-то! А я во все углы залезу,
отовсюду пыль соберу!
– Да ведь удобней пылесосом! И быстрее, и сил меньше
тратишь, и наклоняться не надо, – завопил Волков. – Вы же молодая женщина,
Валя, что ж вы себя не жалеете?
Валя насупилась и засопела:
– А кто нас когда жалел? Нас никто и не жалел никогда! При
советской власти еще кое-как жили, а при нынешних... – Тут она понесла какую-то
чепуху, которую Волкову тошно и стыдно было слушать.
Изменить ничего не удастся.
Пылесос осваивать неохота, это долго и трудно, лучше уж без
него. Современные моющие средства – куда там, химия одна, небось и инструкцию
читать неохота.
Мы лучше по старинке, тряпкой, пятой точкой вверх, и так
целый день, а потом будем жаловаться соседке на свою невыносимую долю и сына
Василия. Чем пылесосы покупать, лучше б денег прибавили, так мы бы на них новый
телевизор справили, шириной с окно!.. Сидели бы перед ним, семечки лузгали и
ругательски ругали то, что в нем показывают. Вот это жизнь!..
Волков обошел Валю, взялся двумя руками за мешок и спросил:
– Куда его? К лифту?
– Ой, да что вы, Павел Николаич, да я сама, куда вы такую
тягость хватаете!..
Большими шагами, таща мешок на вытянутых руках, Волков дошел
до лифта и плюхнул его на пол. Мешок раскрылся, и поверх бумаг, чайных
пакетиков и еще какого-то офисного мусора, Волков увидел россыпь коричневых
окурков.
Такие сигареты он уже сегодня видел. Не простые сигареты.
Особенные.
– Валечка, – спросил Волков, позабыв о пылесосе и о том, что
ничем нельзя помочь, разве что мешок поднести, – окурки вы откуда вытряхнули?
Ну, вот эти, которые сверху?
Уборщица приблизилась и с интересом заглянула в мешок:
– Так это вон оттеда! – И она показала рукой в коридор,
продолжавшийся за лифтом. Там была только одна комната. – Я пришла, вонища,
хоть беги вон! Ну, думаю, небось всю ночь курили! А убрать за собой, ну хоть на
площадку вынести, так это нет! А еще культурные люди, на машинах ездиют!..
– Ездиют, – согласился Волков, – это точно.
Вспомнив про машину, он пошел было в свой кабинет, но Валя
его остановила.
– А что, Павел Николаич, когда хоронить-то будем покойника?
– И она пригорюнилась. – Надо бы в церкву сходить, все по-людски сделать, а то
ведь...
– Я пока не знаю, Валя.
* * *
В его кабинете в пепельнице лежали два окурка, его
собственный, и точно такой же, какие он видел в мешке.
И что это значит? И как это понимать?
Камаровский, Осипов и Рыбалко играли в бильярд. Выходили
курить. Осипов сказал, что выходил один раз, а Камаровский сказал, что раза
два, точно не помнит. Усков видел Осипова, который вышел из бильярдной и пошел
в сторону, противоположную лестнице, то есть к лифтам. Валя выгребла кучу
окурков из единственной комнаты, которая находится за лифтами, и это комната Маши
Даниловой, которая не курит и которая вчера сидела допоздна, дожидаясь мужа, а
он все не ехал.
При этом никто, кроме Ускова, ни разу не слышал, что
сигнализация на машине Сиротина то и дело срабатывает, да и, вообще говоря,
было бы странно, если бы кто-нибудь слышал – дом дореволюционный, стены
толстенные, рамы двойные, уличный шум сюда почти не доносится.
Тем не менее все, как сговорившись, повторяют, что
сигнализация все время орала. Откуда они это взяли?.. Кто из них вчера все
время твердил остальным, что слышал сиротинскую сигнализацию, так что все
поверили, что слышали ее сами? И зачем? Чтобы убедить всех, что она на самом
деле срабатывала, а она сработала только один раз, когда Сиротин и вывалился в
окно?
И если предположить, ну просто предположить, будто Сиротина
столкнули, нужны... как это называется... мотивы, вот что!.. А еще нужно было
как-то заставить его открыть окно, влезть на подоконник, высунуться как можно
дальше! То, что его не волокли силой, очевидно. То, что он был не в
бессознательном состоянии, тоже известно. Никаких следов борьбы или невесть
откуда взявшихся синяков!
