Денис кивнул, как завороженный.
– Когда вы вернулись, оказалось, что на месте машины
Сиротина стоит «Хонда» моей жены. Вы мне об этом сказали. И решили, что удача
на вашей стороне. Сиротин не мог поставить свою машину на обычное место, потому
что моя жена его заняла! Когда он приехал и поставил машину за угол, вы еще
подождали, а потом спустились вниз. Охранников уже не было, потому что они
уходят в шесть, а камера наружного наблюдения у них не работает. Это тоже всем
известно. Вы установили на машину Сиротина приемник, а рацию оставили себе.
Пакет выбросили в урну. Вас видела моя жена, которая сидела в машине, а вы ее
не видели, потому что у нее стекла тонированные! Вы поднялись на наш этаж,
открыли окно в коридоре и нажали кнопочку, да? Осипов видел вас и решил, что у
вас в руке кружка, а у вас была рация! Сирена завыла, и вы побежали к Сиротину
в кабинет. Он уже к тому времени влез на подоконник – еще бы, на улице ночь, у
него машина за углом, и сигнализация вовсю работает! Вы столкнули его, выскочили
из кабинета и по лестнице побежали вниз. Вы знали, что на лестнице никого нет,
потому что Камаровский с Рыбалко играют в бильярд, вы проходили мимо
бильярдной, когда включали свою рацию, а Осипов ушел в комнату Даниловой, вы
его видели, о чем сами мне и сказали. Вы сбежали вниз и, пока вокруг Сиротина
собирался народ, сняли с его машины передатчик, выключили его и выбросили в
снег. На всякий случай, чтобы не таскать в кармане, мало ли что!..
Денис тяжело дышал, а милицейский придвинулся и смотрел с
интересом.
– Только вы забыли про меня, – твердо сказал Волков. –
Меня-то вы не видели! А я вас видел.
– Где?! – спросил Усков ужасным голосом. – Где ты мог меня
видеть?!
– В кабинете у Сиротина, – продолжал Волков так же твердо. –
Я только не понял этот фокус с рацией, но как ты из кабинета выбегал, я видел.
И как ты на лестницу побежал, тоже! Я все видел. Я только не успел тебя
остановить, мерзавца! И я все нашел, и пакет, и передатчик, и рация у тебя
наверняка где-то здесь!
– Ты все равно ничего не докажешь, – сказал Денис, – ничего
и никогда! Может, это ты его столкнул!
– Нет, – возразил Волков. – Не я. И потом, ты же знаешь
Сиротина! Он был твой начальник несколько лет! Ты ж понимаешь, что у него в
кабинете камера стояла! И не какая-то там лоховская, как у наших охранников, а
самая настоящая, пишущая. Так что с доказательствами у меня все в порядке.
– Быть этого не может, – еле выговорил Денис Усков. – Этого
просто не может быть!
– Может, – отрезал Волков. – Так оно и есть!..
– Он собирался меня уволить, – Денис встал и опять быстро
сел в кресло, – а меня нельзя увольнять! У меня кредит не выплачен и налоги
тоже! Я не хочу! Я не могу! Мне зарплату надо получать!
– Там, куда тебя отправят, будешь за баланду работать, –
пообещал Волков. – Кредит у него! Малодушный, слюнявый мальчишка!..
– Я не могу-у!!! – завыл Денис и взялся руками за голову. –
Не могу-у-у!!!
Розовощекий милицейский долго писал какие-то бумаги и все не
уходил, хотя Ускова давно отвели в «газик», и Волков мечтал, чтобы милицейский
ушел в этот самый «газик» тоже.
В конце концов опер все же ушел, но вернулся.
– Послушай, – сказал он Волкову душевно, – ну, про то, что
ты его видел, я понял, что вранье! А про камеру тоже вранье?
– Вранье, – кивнул Волков, просовывая руки в рукава куртки.
– На чистосердечное налегать, что ли? Эти отпечатки на рации
– фигня, ты ж понимаешь!
– Понимаю, – согласился Волков. – Только я на суде скажу,
что я его видел. Своими глазами. Это поможет?
– Поглядим, – подумав, сказал милицейский. – Смотря кто
судить будет. Должно помочь, конечно. Если ты подтвердишь, а он от своих
показаний не откажется, то поможет... А там кто его знает! А ты с этим, с
потерпевшим, дружил, что ли?
Волков кивнул.
– Ну, понятно. – Милицейский вздохнул. – Ловко ты его
раскрутил. Молодец. Если что, приходи в отдел. Будешь бумажки перебирать, как
я!
И тут он засмеялся.
– Ну, с Новым годом тебя, мужик! – Он хлопнул Волкова по
плечу и ушел.
* * *
Утром тридцать первого декабря Волков ни с того, ни с сего
решил побриться. Завтра с утра бриться он точно не станет, а Юльке не нравится,
когда он зарастает по глаза. Напевая под нос, он мылил щеки, когда дверь широко
распахнулась и на пороге показался его новый ребенок.
Ребенок сосредоточенно сопел и придерживал рукой необъятные
пижамные штаны, бывшие Димкины, которые норовили свалиться с худосочной попы.
Волков, как ни странно, все время забывал про то, что у него
теперь дополнительный ребенок, и они оба замерли от неожиданности и уставились
друг на друга во все глаза.
– Я просто так... – пробормотал гном и переступил ногами в
широченных штанинах, – я думал, тут нет никого...
– Тут есть я, – пояснил Волков.
Пузыри мыльной пены тихонько лопались на щеках, щекотали
кожу. Огромный клок, свесившийся с подбородка, оторвался и мягко шлепнулся в
раковину.
Мальчишка проводил его расширившимися глазами, вдруг
сдавленно ахнул и уставился Волкову в лицо. Глаза у него округлились, как у
сороки, стали темными и совсем бездонными.
Волков ничего не понял.
– Ты что? – Мыльная пена мешала ему говорить, лезла в рот. –
Ты что, Павлик? Ты, может, пописать хочешь? Так ты заходи и писай себе! А
можешь в ту ванную, которая...
Мальчишка тоненько свистнул горлом, как суслик-еврашка,
виденный однажды Волковым на Камчатке, кинулся вперед, наступил на свои штаны и
упал бы, если бы перепуганный Волков его не подхватил.
– Что?! Что такое?!
Мальчишка все свистел горлом и тыкался горячим маленьким
лицом Волкову в шею и щеки, с которых отваливались клочья мыльной пены. Слабые
детские воробьиные ребрышки ходили ходуном под волковскими ладонями.
– Ты что, Павлик?! Юля, иди сюда! Юлька!!!
Мальчишка оторвался от Волкова – тот растерянно отер большой
ладонью его мордаху – и выдохнул с восторгом:
– Я знал, знал, что это ты! Я просто не сразу понял!.. Но я
знал! Я загадал! Мне бабушка говорила, что так надо!
– Как? – осторожно спросил Волков.
Он ничего не понимал.
– Ну, загадать и ждать, что сбудется! – И Павлик опять
уткнулся носом Волкову в щеку, прямо в остатки мыльной пены.
Встревоженная Юля заглянула в ванную и замерла. Волков
поверх мальчишкиной головенки посмотрел на нее, а она на него.
