– Ты... поэтому так поздно приехал?
Волков кивнул.
– Это с ней ты ночью разговаривал?
Волков опять кивнул:
– Она... ну, в общем, она никак не могла успокоиться, я даже
ехать к ней хотел, но потом вроде сын приехал.
– Когда это случилось?
– Вечером, часов в девять или после девяти!.. Я как-то плохо
соображал.
– А почему ты мне не позвонил? А, ну да...
А, ну да!.. Они перестали звонить друг другу давно.
Когда-то, в прежние, хорошие времена они друг другу звонили – так было веселее
и так было легче дожить до вечера, когда они, наконец, увидятся и смогут
поговорить и посмотреть в глаза друг другу.
Очень многое проясняется, когда можно поговорить и
посмотреть в глаза, и там, в прошлом, это было очень понятно, и от этого
хорошо.
Впрочем, всегда кажется хорошим то, что уже прошло, или то,
что еще не наступило!.. Всегда хорошо там, где нас нет.
Много лет, по глупости, должно быть, Волков думал, что
хорошо как раз там, где мы есть!..
Юля помолчала и еще раз на него посмотрела. Он пил из
кружки, и морщился при каждом глотке.
Ему так хотелось, чтобы она его пожалела, а она не жалела.
«Если она сейчас скажет „Я тебе сочувствую“ или „Прими мои
соболезнования“, значит, все, – вдруг глупо загадал Волков. – Значит, больше
ничего и никогда не будет».
Примите соболезнования. Сочувствие примите тоже.
В голове у него, совсем как вчера, вдруг начались скачки с
препятствиями, и в гонг зазвонили. От звука гонга Волкова даже слегка
затошнило, и он поставил на стол кружку.
– И как его угораздило, Господи боже мой? Бедная Зина. Ты не
знаешь, с ней кто-нибудь есть?.. От сына, наверное, мало толку.
Волков кивнул, сам не зная чему.
Кажется, приговор в исполнение приведен не был. Прошение не
опоздало.
Юля еще помолчала, как будто собираясь с силами.
– Может, нужна моя помощь? – в конце концов спросила она
ненатуральным голосом дизайнера Александры Скрыпник из телевизора, предлагавшей
раскрашивать гуашью баранки. – Ты скажи!.. Я все-таки хорошо знаю и Колю, и
Зину...
Таким образом она словно объясняла себе и Волкову, почему
именно предлагает помощь.
Волков помотал головой – спасибо, не нужно.
Еще бывает так – «спасибо, положи под зеркало».
– Ты совсем зеленый, – вдруг сказала Юля совершенно
нормально, и Волков на нее взглянул, – местами даже сизый какой-то.
– Я... спал плохо.
Не мог же он сказать, что ждет – не дождется, чтобы она его
пожалела!..
«Ну, пожалуйста, ну, прямо сейчас!.. Ну, что тебе стоит?.. Я
так замаялся один, я перестал тебя понимать и жизнь перестал понимать тоже, а
раньше мне казалось, что понимаю! Новый год на носу и всякие глупости, которые
ты так смешно, так трогательно любишь, как маленькая, – тролли, гномы, Дед
Мороз, огни, гирлянды, лампочки, рождественские венки, гусь с яблоками, пирог
размером со стол! Еще ты любишь разворачивать подарки, и я, черт побери все на
свете, за столько лет с тобой так и не научился их как следует заворачивать! Я
зверею сразу же, как только вижу глянцевые трубки оберточной бумаги и
специальные бантики, продающиеся отдельно! У меня никогда не получается все это
пристроить так, чтоб было красиво и опрятно, у меня все отовсюду торчит, и в
конце концов я приклеиваю эту гребаную бумагу липкой лентой, чтобы она хоть
как-то держалась! Я никогда не делал этого для детей, только для тебя, потому
что ты особенно это любила – наверное, потому, что любила меня».
А сейчас разлюбила?..
И Дед Мороз не поможет? И орех Кракатук, раз в год
исполняющий желания?
Впрочем, и в Деда Мороза, и в могущественный орех всегда
верила именно ты, и тебе это доставляло радость и удовольствие. Мне-то не особенно.
Но постепенно я... научился радоваться и верить, следом за тобой».
– Там еще снег был, – вспомнив про деда Мороза, вдруг сказал
Волков. – На ковре. Я зашел, а в комнате никого нет. Я постоял, по сторонам
посмотрел, потому что сквозняк гулял. Думаю, с чего это Коля у себя такой
холодильник устроил!? А на ковре был след от ботинка, такой ледяной блин,
знаешь, как с улицы приносят, когда снег налипает? Он был совсем свежий, только
начал подтаивать!
Юля смотрела на него, пожалуй, почти с сочувствием.
– Но никто не признался! – вдруг констатировал Волков с
изумлением. – То есть ни один из этих гавриков, которые в конторе вчера
задержались, так и не признался, что заходил к нему! Хотел бы я знать, почему!
– И почему?
– Я не знаю. Нет, но это странно, да? След на ковре был, я
видел совершенно точно, а в комнату как бы никто не заходил! Но так не бывает!
– Не бывает.
– Тогда почему они врут?
Юля пожала плечами.
– Может, они не врут, а просто забыли?
– Да ладно тебе, Юль! Кто-то забыл, что заходил к человеку,
который через минуту после этого погиб?!
Тут Волков осекся и замолчал.
– «После этого» не значит «вследствие этого», – сказала Юля,
знавшая его как свои пять пальцев. – Не выдумывай.
– Я не выдумываю.
Волков залпом допил из кружки, встал и дошел до окна. За
окном валил снег. Совсем Новый год.
– Но этого быть не может, – сказал он сам себе, глядя на
снег. – У нас в конторе?!
– Не выдумывай, говорю тебе!
– Я ничего не выдумываю. В офисе сидят пять человек. Вместе
со мной шесть. Вместе с Колей Сиротиным – семь. Сидят допоздна. Конец года, и
все такое. Ничего странного нет в том, что кто-то из сотрудников зашел зачем-то
в кабинет к другому сотруднику! Так почему никто не признается?! Ну, зашел и зашел,
и что?..
– Может, потому и не признается, что Коля погиб.
Волков повернулся и посмотрел на нее. За спиной у него валил
мягкий бесшумный, совсем новогодний снег.
Юля говорила, что в такой снег Дед Мороз как раз и проезжает
по городу на тройке с бубенцами, только его очень трудно разглядеть. Дети,
когда были маленькие, всегда бежали на улицу и кричали, что да, да, они его
видели!..
– Такими вещами не шутят, – сказал Волков, думая о тройке с
бубенцами. – Это же серьезное дело, человек погиб!.. У всех спрашивали, кто и
когда видел его в последний раз, и вышло, что все видели только днем! А снег
тогда откуда?
