– Звал, – кивнул ей Басарга, наливая себе квасу. – Видел я сегодня, чего датчанин мой на деревьях нагородил… Как он тебе? Учитель толковый или зря детей мучает? С прилежанием в приюте трудится али дурака валяет?
– Хваткий он, боярин. Старательный, – размеренно стала перечислять Матрена. – Коли морскому делу учить начал, так не словами обходится, а лестницы и веревки навязал, и первый же по ним бегает, правильное поведение указывая. Коли про звезды сказывает, так не в светелке днем, а ночью ясной на улицу детей выгоняет. И мечами с топорами мальчики теперь каждый день по часу машут. Раньше как было? Как приедут твои побратимы, так несколько дней все бегают, дерутся и стреляют. Уехали – и тишина. Токмо холопы время от времени сбираются да вместе с детьми «Готский кодекс» разучивают…
Староста закашлялся:
– Дык, работы в сезон много, боярин. А с палками поскакать и зимой можно.
– Тумрум лошадей каждую неделю дает, так в эти дни дети с утра до вечера в седле, – покосилась на старика женщина. – Летом, бывает, и в ночное ходят. Датчанин, сказывают, их до самой Двины водит, путает и заставляет по небу путь домой находить.
– Ишь, как за дело взялся, – покачал головой Басарга.
– Неугомонный, шило в заднице, – встрял в разговор Тумрум. – Вечно ему скучно, все не так, все переделать норовить… Дозволь уйти, боярин? Надобно дрова принять, мужики затоньские по оброку привезли.
– Ступай, – разрешил боярин.
Староста поклонился, хлопнул дверью.
– Значит, к месту Роде пришелся? – сделал вывод подьячий.
– Кто, кроме мужика настоящего, мужика воспитать сможет? – пожала плечами книжница. – Я умом, может статься, и понимаю, чего надобно. Да токмо мне ни на веревки детей не загнать, ни в поле с ними не подраться. Бабу слушать никто не станет.
– Ты зипун-то снимай, тут жарко.
– Прости, боярин, не могу, – покачала головой женщина. – На занятие с малышами опоздаю.
Как всегда, книжница была согласна на близость лишь по своему желанию.
– Значит, без датчанина в школе опять все завянет и поскучнеет? – не стал настаивать подьячий.
– Мужик во главу нужен. Да чтобы не по принуждению, а с интересом делом сим занимался.
– Понятно, – Басарга поднялся, обернулся полотенцем: – Может, кого посоветуешь?
– А нужно ли, боярин? – опустила глаза к полу женщина. – На что столько мудростей детям малым?
– Не скажи, – подойдя вплотную, прошептал ей подьячий. – Мир меняется, и люди мудрые в нем ужо куда выше храбрых ценятся. Разве стал бы я подьячим царским, кабы казначей белозерский меня хитростям учета податного не обучил? Ходил бы сейчас нищим десятником стрелецким, и мы бы даже и не встретились, верно.
– Все равно бы встретились! – вскинула голову Матрена, и губы их оказались совсем рядом. Басарга чуть наклонился, крепко ее поцеловал:
– Сокровище мое! Я бы тебя все равно нашел, не сомневайся. Да токмо все едино… Без знаний казначейских – не быть бы мне подьячим. А знай я поболее, так мог бы и в дьяки приказа какого выбиться. Кабы не твои «Готские кодексы», давно бы сразили меня в любой из стычек. И только благодаря учению этому я тебя сейчас обнимать могу. Только учение старательное наукам земным и боевым в наше время из низов выбиться позволяет. В наше время одной храбрости и знатности уже мало. Пуля и рогатина о родителях не спросит, она и худородного и князя равно разит. Посему ради блага детей наших воспитать их должно лучше княжеских.
– К чему детям купеческим с князьями тягаться? – пожала плечами книжница. – Все едино за один стол не позовут.
– Даже и не думай! – отрезал Басарга. – Как подрастут, я каждому по наделу в поместье отрежу и в Разрядную книгу запишу. Не быть им купцами. Детьми боярскими значиться станут!
– Бояре кровью державе служат, – шепотом ответила женщина. – Купцы же серебром простым. Не жалко тебе сыновей родных на алтарь царский приносить?
– Коли бояре кровью державу не укрепят, так и купцов никакое серебро не спасет, – уперся лбом в ее лоб Басарга. – А у нас еще и дочери растут. Кто их оборонять станет, коли сыновей от службы спрячем? Кровь и слава – удел боярский. Ради них сердца наши стучат. А тишина и уют – мечта бабья. Ими ты девок соблазняй.
– Вот потому мне в приюте верховодить и нельзя, – резко отпрянула женщина.
Басарга чертыхнулся, теряя равновесие, и только в последний миг поймал падающее полотенце.
– Матрена!
– Мне пора!
Дверь хлопнула, подьячий остался один. Он чертыхнулся еще раз, вернулся к столу, выпил квас, доел рыбу и стал одеваться.
– Мужик так мужик, – буркнул он себе под нос. – Будет вам в приют боярин с «интересом».
* * *
Распаренные лошади свернули в устье реки Шаньга незадолго до сумерек, промчались две версты вверх по течению и направились к причалу, отмеченному двумя продолговатыми сугробами – это лежали вытащенные на зимовку струги. Обогнув прорубь, в которой две девки в тулупах поверх исподних рубах полоскали белье, всадники по тропе выехали на берег, поднялись ко взгорку и въехали в распахнутые ворота. Спешились.
Кто-то из дворни под крыльцом испуганно вскрикнул, кинулся вверх по ступеням.
– Узнали, – удовлетворенно кивнул Басарга, бросая поводья Тришке-Платошке. Холоп принял коня и у Матрены, после чего повел скакунов со двора: уставших лошадей в первую очередь надобно выходить, а уж потом поить, кормить и чистить.
Выжидая время, опричник прошел по двору, осматриваясь.
Хоромы в усадьбе, понятно, были новенькими: недавно ошкуренные бревна еще не успели потемнеть, мох топорщился свежими стеблями, под свесами кровли янтарно блестели крупные капли смолы. Вместо камней в фундамент были положены толстые лиственницы, на которые опиралась высокая подклеть. Дом стоял углом к реке, по десяти сажен в каждой стороне, от торцов начинались навесы, заднюю стену которых заменял частокол. Стоя плотно друг к другу, они окольцовывали двор и сходились к воротам. Как понял подьячий, хозяин задумал срубить здесь амбары, птичники и хлев, но еще не успел…
– Басарга! Побратим! – Могучий Тимофей Заболоцкий, выскочив на крыльцо в одной рубахе и шароварах, с тафьей на бритой голове, с грохотом сбежал вниз и крепко, до хруста костей обнял друга. – Какими судьбами?! О боже, Матрена! И ты тоже?!
– Да вот, истребовал боярин зачем-то, чтобы я с ним отправилась, – развела руками книжница.
– И правильно истребовал! – обнял и ее Тимофей. – Да вы, поди, окоченели с дороги? Идем в дом скорее!
Он потащил гостей к крыльцу, на самом верху которого терпеливо дожидалась своей очереди щекастая женщина в округлой енотовой шапке и шубе с рысьим мехом.
– Это Плутана, супруга моя венчаная, – представил хозяйку боярин, и та поклонилась, протягивая ковш, полный чего-то красного, пахнущего малиной и лесом: – Здравствуйте, гости дорогие. Вот, испейте с дороги!
