По половодью шитик, идя под всеми парусами, за четыре дня успешно добрался до верховьев Сухоны – где вода стала быстро спадать, лишая парусник возможности маневрировать. Пришлось брать плоскодонку на бечеву и целую неделю тянуть вверх до Кубенского озера. Зато потом был Славянский волок, Шексна – и четыре дня «Веселая невеста» легко скользила вниз по течению, пока возле Нижнего Новгорода не свернула в устье Оки. И вновь – долгое и терпеливое движение против стремительного течения на длинной бурлацкой бечеве. На извилистой реке, полной мелких рыбацких и торговых суденышек, идти галсами не представлялось возможным, а отрезки с попутным ветром оказались столь коротки, что разворачивать богатое парусное оснащение не имело смысла.
Великую реку, текущую через всю южную Русь от края и до края, одолевать пришлось, почитай, целую вечность. Но все когда-нибудь заканчивается, и в конце июня шитик наконец-то уткнулся носом в пляж в одной версте выше города – ниже весь берег был застроен причалами. Басарга с боярами отправился к крепости, возле которой широко раскинулся военный лагерь, поклонился о прибытии князю Михаилу Воротынскому, был обнят, похвален и отпущен ждать – до сего дня о противнике было ведомо только то, что в поход он выступил, растворившись где-то в бескрайних степях Дикого поля.
Ратный лагерь оказался велик – но не настолько, как надеялся боярин Леонтьев. Где-то треть от армии, выступавшей к Полоцку. Получалось около двадцати тысяч воинов. Зато это были ратники, которые знали, на что идут. Знали, что полягут все до единого, встав на пути многократно сильнейшего ворога, но все равно пришли, чтобы не дрогнуть под татарскими пиками и саблями, под ядрами янычарских пушек. Ибо никто из них не желал жить, зная, что нога басурманина топчет русскую землю, что падают кресты православные на землю, освобождая место для магометанских полумесяцев, что русские дети будут кланяться диким инородцам.
Уж лучше прийти и лечь в землю, заставив ворога умыться кровью по самое горло. И, может быть, ослабить его настолько, что сильно напакостить окажется не по плечу. Не веселье – мрачная ярость витала над воинским лагерем. И знай османы, что ждет их на берегу Оки, взгляни они в эти глаза – повернули бы, верно, назад и зареклись навеки ходить в эту сторону, и детям своим наказали.
Томительное ожидание длилось полных три недели, пока князь Воротынский не созвал наконец воевод на думу, дабы вместе решить, как лучше всего выстроить оборону русских рубежей.
Басарга, как воевода отдельной полусотни, на совет тоже явился, прихватив с собой сыновей, поклонился князю:
– Здрав будь, Михайло Иванович! Дозволь новикам моим мудрых князей послушать. Глядишь, пригодится еще опыт такой в жизни. – И на всякий случай напомнил: – Один уже государем отмечен.
– Экий ты ныне стал, боярин! – взял его двумя руками за плечи воевода. – Даже не верится, что тебя когда-то мальцом безусым я из земли своей призывал. А ныне, вот, своих новиков уже приводишь. Ладно, пусть смотрят. Годы пройдут, когда-нибудь и ты за них, как я за тебя, гордиться будешь.
Правда, худородного боярина Леонтьева князья быстро оттерли в самый угол просторного воеводского шатра. Впрочем, оттуда все было слышно хорошо. А смотреть, собственно, и не на что.
– Пришли донесения первые от дозоров дальних, воеводы, – наконец начал думу князь Воротынский. – Подозрения наши, други, ими подкреплены. Идут басурмане числом великим. Конница всю степь заполонила, да янычар столько же, сколько нас будет, да наряд с пушками огромный, осадные тюфяки и бомбарды сотнями стволов тянут. Обоз тяжелый, посему, вестимо, еще неделю до Оки ползти будет. Прочие силы от него далеко не отойдут.
Воеводы зашевелились, переглянулись, но пока ничего не говорили, ждали продолжения.
– Сил у нас и без того мало слишком, чтобы на полки отдельные распылять, – продолжил Михайло Иванович. – Посему предлагаю в кулаке едином рать ныне держать, вдоль реки токмо дозоры разослав. Как ясно будет, куда удар главный рабы султанские нацелят, туда и выступим. Коли повезет, переправы перекрыть успеем. А там уж как бог даст…
– Дозволь спросить, главный воевода царский! – внезапно прозвучал над ухом Басарги звонкий голос. Боярин аж вздрогнул от неожиданности.
Все князья разом повернулись к нему, Михайло Воротынский милостиво кивнул, поглаживая окладистую бороду:
– Спрашивай, новик!
– Можно ли город без пушек взять, токмо копьем и саблей?
Князья снисходительно рассмеялись, и Ярославу ответил молодой и худородный средь прочих князей Дмитрий Хворостинин:
– Копье с саблей супротив стены городской, что филин против быка. Пугать может, а сдвинуть никак. Без пушек даже крепостицы малой татары разорить не в силах. Токмо на том передовые остроги наши в степях и держатся.
– Но ведь пушки не в передовых полках идут, их рати завсегда в обозах тянут!!! – громко, словно желая всех оглушить, прокричал новик. – Супротив всей армии басурманской нам выстоять ни в жисть не по силам. А вот по обозу вдарить да разорить его вчистую – разве не сможем?
В шатре повисла мертвая тишина. И в ней хорошо было слышно дополнение юного подьячего Тимофея:
– Пушку любую испортить один миг нужен. Клепку в запальник вбить, и в поле ее починить уже никому не по силам. На минуту бы лишь нам до них добраться.
– Без большого наряда татары токмо веси да церкви деревенские пограбить смогут, – вслух признал кто-то из князей. – Земли же здешние все едино прошлым летом разорены. Городов им не взять. Без большого наряда, как змея с вырванным жалом, окажутся.
Воеводы оживленно загудели. Перед ними, готовыми с честью сложить головы под татарскими копытами, дабы не видеть кончины своей отчины, внезапно открылась возможность полечь с пользой. Возможность не дать этой гибели случиться. Пропустить, ударить в спину, в заводные табуны и обозы, в слабых и престарелых воинов, которых уже не ставят на острие атаки, которых бесполезно бросать в тяжелые сечи, дойти до большого наряда, вырезать пушкарей, испортить стволы – а там будь что будет. Катастрофу в любом случае удастся предотвратить.
– Я так полагаю, бояре, поразмыслить всем еще надобно! – наконец объявил князь Михайло Воротынский. – Опосля еще раз сберемся и в подробностях план свой обсудим.
Воеводская дума стала расходиться.
Ближе к вечеру возле «Веселой невесты» остановился разъезд из двух десятков воинов. Спешились только двое: уже разменявший седьмой десяток, но все еще крепкий ратник князь Михайло Воротынский и совсем молодой рядом с ним Дмитрий Хворостинин, которому больше тридцати на вид было не дать. Оба поднялись по сходням, кивнули склонившимся холопам, прошли дальше к корме, на которой ужинали бояре и новики.
– Так ты на этом шитике, выходит, Варяжское море покорял? – спросил Басаргу его первый воевода.
– Не я, Михайло Иванович, он, – указал на Тимофея боярин.
– Где ты только таких новиков берешь? – с улыбкой покачал головой князь Воротынский. – Мал, да удал. Я тоже таких хочу… – И он внезапно повернулся к Ярославу: – Ну-ка, сказывай подробно, что надобно сделать, чтобы пушку насмерть испортить?
