– Платон, – сердясь, заговорила Лёка, – ты же все помнишь!
Мы расстались потому... потому... короче говоря, мы не можем быть вместе... нам
это противопоказано!
– Это ты сейчас кино цитируешь? Или книгу?
– Платон!
Он остановился посреди улицы, взял ее за руку и повернул
так, чтобы она смотрела ему в лицо.
– Я честно старался понять, – выговорил он четко, – почему я
стал нехорош. Все время был хорош, а потом вдруг раз, и все. Я честно пытался
это выяснить. Я даже звонил твоей сестре.
– Нике?!
– Она сказала, что тебе повстречался мужчина твоей мечты, и
тебе сейчас лучше не мешать, потому что ты всегда идешь к цели как танк. В
данном случае твоя цель – этот самый мужчина, нормальный во всех отношениях, в
отличие от меня, во всех отношениях ненормального. Еще она сказала, что он
быстро тебе наскучит.
– Ника?!
– Она сказала, что когда у людей любовь, как у нас с тобой,
мелкие ошибки и недоразумения не идут в зачет. Она сказала, что ты в чем-то
ошибаешься, но я так и не понял в чем именно.
– Ника?!
– Все бы ничего, но эти ошибки и недоразумения затянулись на
несколько лет! Теперь ты ищешь в Питере его пропавшую жену! И я почему-то ищу
ее вместе с тобой. Мы зачем все это проделываем? Может, нас надо в Кунсткамеру,
в общую бочку со спиртом, как двух редких уродцев?
Тут он вдруг отошел от нее, зашел за угол троллейбусной
остановки и стал открывать пачку сигарет, нетерпеливо бросая в урну бумажки и
пленки.
Лёка приблизилась к нему.
– Ты можешь никого не искать, если не хочешь, – робко
сказала она.
– Ну, конечно!
Она перехватила его руку, и он посмотрел на нее.
– Сегодня третий четверг ноября, – сказала она быстро. – Я
приглашаю тебя в ресторан. Мы будем есть мясо, салат «Цезарь» и пить молодое
божоле.
– Я не люблю красное вино.
– Неужели? – надменно спросила Лёка, вытащила из пачки
сигарету, нашарила в кармане его дубленки зажигалку – он терпеливо и привычно
повернулся боком – и закурила. – Придется полюбить.
– А этого, нормального, мы куда денем?
– Это уж моя забота. Давай только зайдем в салон красоты!
Ну, чтобы довести дело до конца. А где мои ботинки? Ну, которые раньше на мне
были?
– Я их выбросил в помойку.
– С ума сошел, что ли? – обиделась Лёка.
Он пожал плечами.
– Сошел. Я давно сошел с ума.
Это было сказано совсем о другом, и так они стояли на
остановке, курили и смотрели в разные стороны, как будто ничего не произошло, и
как будто сегодня вовсе не третий четверг ноября.
День, когда пробуют молодое божоле.
Еще куда ни шло, если бы им было по семнадцать лет!.. А им
больше, намного больше, вдвое больше! Еще куда ни шло, если бы они только
приноравливались, приглядывались друг к другу, словно пробуя на разрыв
прочность каната, которым они связаны раз и навсегда. Но они расстались триста лет
назад, а до этого им казалось, что они знают друг друга еще тысячу, практически
от сотворения мира!
Еще куда ни шло, если бы Лёка на работе засмотрелась на
завскладом, бывшего десантника, а Платон бы по этому поводу устроил скандал.
Или он вдруг уставился бы на секретаршин бюст, и Лёка закатила ему истерику.
Но ведь все не так.
Все всерьез. И давно всерьез!.. И разрыв, и новые
«правильные» отношения, и ее поиски нового нормального мужчины, и абсолютная
ненормальность мужчины старого – права сестрица Ника!
Впрочем, она права еще в одном. Пожалуй, раньше Лёке это не
приходило в голову.
«Нормальность» – это очень скучно. Невыносимо скучно.
Чертовски скучно. Хоть удавись.
– Слушай, у тебя же были какие-то дела!
– Когда?
– За завтраком, – подумав, напомнила Лёка. – Ты съел мою
яичницу и сказал, что у тебя сегодня в Питере еще дела.
Он махнул рукой.
– В крайнем случае, я их улажу по телефону. А может, мне
повезет, и про меня сегодня никто не вспомнит.
Салон красоты «Галерея» на самом деле оказался «салоном». Не
забегаловкой, обитой сайдингом, с зеленым капроновым ковриком при входе, с
зеленой же капроновой пальмой в углу, с разномастными креслами и
позапрошлогодними журналами на пыльном стеклянном столике, а вполне респектабельным
заведением с зеркальным потолком, черными плиточными полами, запахами кофе и
дорогой парикмахерской.
Девушка за стойкой выглядела удручающе прекрасной.
Лёка всегда боялась таких девушек. Ей казалось странным, что
столь прекрасные красавицы должны ухаживать за ней, Лёкой. Логичнее было бы
наоборот.
И еще ей было неловко, что они пришли, а делать ничего не
собираются – ни стричься, ни бриться, ни наращивать волосы, ни выщипывать
брови! Всем нынче трудно, клиентов небось мало, надо как-то поддерживать друг
друга!
Кроме красавицы за стойкой в сверкающем помещении не было ни
единой живой души, только сочилась откуда-то сверху тихая «салонная» музыка.
– Вы по записи?
– Н-нет, – Лёка сняла свои необыкновенные перчатки и
покосилась на ничего не подозревающего Платона. – Но нам бы... подстричься. Вот
молодой человек желал бы!
Платон уставился на нее:
– Я желаю стричься?!
– Ну конечно, конечно, – затараторила Лёка, улыбаясь по
очереди то ему, то прекрасной девушке, – тебе же на конференцию лететь, милый,
а ты весь зарос, посмотри на себя!
– Куда мне... лететь?!
Лёка стала расстегивать на нем дубленку и больно ущипнула за
бок.
– Не хочу я стричься! И не щиплись!
Продолжая расстегивать на нем дубленку – любящая жена,
ухаживающая за капризным мужем, – она послала девушке еще одну очаровательную
извиняющуюся улыбку, означавшую: ну, что делать, ну, он у меня такой!..
Медведь, бурбон, монстр.
Девушка вышла из-за стойки и раскинула руки, чтобы принять
дубленку Платона.
– Вы знаете, – стрекотала Лёка, – его нужно подстричь очень
коротко, ну, вот чтобы был такой ежик, знаете? Его уговорить пойти в
парикмахерскую, ну, почти невозможно!
– Меня невозможно уговорить?!
– А у него такая ответственная работа! Он то с французами
встречается, то с американцами, то с немцами!..
