Ничего не вынюхивалось – ни перец, ни черешня, ничего!..
Должно быть, он и вправду не понимал в вине.
Потом в голове зашумело, как-то приятно, успокоительно, как
будто теплый ветер подул с того самого французского виноградника, где разливали
в бутылки молодое вино, и свечи загорелись особенно ярко, и сквозь теплый ветер
в голове Платон подумал, что у него на самом деле никогда не было такого
праздника, что это только Лёка и могла придумать!.. И еще он подумал, что дело
вовсе не в божоле и не в том, что нынче третий четверг ноября, а в том, что им
радостно и интересно вместе, как никогда не было поодиночке, и так теперь будет
всегда!..
И так на самом деле было целую вечность – до самого апреля.
– Продолжать, – поинтересовалась ядовитая старуха-память. –
Или хватит пока?..
Третий четверг ноября!..
А еще на кофе пригласил, и спрашивал, сделав специальный
мужественный голос, пойдет ли она!..
Должно быть, память не только отравила сознание, но и что-то
сделала с его лицом, потому что астаховская секретарша Маша, едва он вошел в
офис, убралась от него за перегородку и оттуда тоненьким голоском спросила,
чего Платон Алексеевич желает, чаю или кофе.
– Молодого божоле, – пробормотал Платон Алексеевич. – Ведро
и половник. Взболтать, но не перемешивать.
– Простите, пожалуйста? Еще раз, пожалуйста?
Он никак не мог отделаться от мысли, что Лёка где-то рядом.
Всего несколько стен, какое-то количество мраморной плитки, мозаичных полов,
пара фонтанов – и он ее увидит. Для этого ничего особенного не нужно, просто
дойти до ее рабочего места. Он даже представил себе, как она выглядывает из-за
стеклянной стены и какое у нее становится лицо.
За несколько прошедших лет они так ни разу и не встретились.
Странно – мы все время были в городе одном!..
Платон несколько раз заезжал к Павлу Астахову, и каждый раз
думал, увидит он Лёку или нет, и так ни разу и не увидел. А сегодня они
столкнулись нос к носу.
Должно быть, от того, что ноябрь.
* * *
Лёка тоже думала про ноябрь и про то, что день начался
неудачно, меньше всего на свете она хотела увидеть свою прошлую жизнь во всей
красе! У «прошлой жизни» были очки, длинный нос, вечно скособоченный на сторону
шарф, пристальный, даже какой-то прилипчивый взгляд, странная манера шутить,
вечно грязная машина и нелепейший желтый портфель, всегда набитый бумагами.
Ужасный человек. Ужасный.
– Елена Сергеевна, генеральный просил зайти.
Лёка сделала над собой усилие, чтобы вернуться в реальность.
Ах, да. Рабочий день. Сегодня совещание, от которого
коллектив не ждет ничего хорошего, потому что всем было объявлено, что
увольнения начнутся еще до Нового года и продолжатся после. А как же иначе, в
Штатах кризис ипотечного кредитования, поэтому у нас в офисе увольнения!.. Что
непонятно?!
– Елена Сергеевна!
– Так, – сказала Лёка и провела рукой по лицу, словно
стряхивая ненужное выражение, – значит, что? Совещание отменяется?
Помощница Даша – впрочем, у них в офисе в полном
соответствии с велениями времени все помощники именовались «ассистентами» –
округлила глаза, а заодно и губы, как будто собралась произнести букву «о».
– Ну, что-о-о вы, Елена Сергеевна! Совещание не отменяется.
Партнеры уже приехали и ждут в зимнем саду. Но генеральный все равно просил вас
зайти.
– Лучше бы ждали в Летнем саду.
– А?
– Даш, дайте мне кофе, только покрепче и прямо сейчас. Слава
просил принять его после совещания, вы позвоните ему и скажите, что я пока не
знаю, во сколько оно закончится. Если очень поздно, то лучше пусть зайдет
завтра.
Даша помедлила, а потом сказала грустно:
– Он, наверное, боится, что его уволят. У него жену уже
уволили, а они кредит взяли на квартиру...
Лёка кивнула. А что ей оставалось делать?.. Она понятия не
имела, уволят Славу или нет. Она даже как следует не знала, чем этот самый
Слава занимается.
– Елена Сергеевна, – Даша вдруг закрыла за собой дверь и
придвинулась поближе к ее столу, Лёка посмотрела на нее. – Скажите, нас всех
уволят, да? Всех?
Эти разговоры в последнее время стали постоянными. Про
увольнения говорили в курилке, в буфете, на лестнице, где собирался «дамский
клуб», просто так, поболтать. Больше болтать было решительно негде, ибо
стеклянные стены были повсюду, кроме сортиров.
Кто-то из американцев времен Великой депрессии пошутил
печально, что спад – это когда увольняют соседа, а кризис, когда тебя самого.
Всех соседей медленно, но верно увольняли, и, как приговоренный ждет падения
гильотины на собственную беззащитную шею, так, затаившись, закрыв глаза и
прижав уши, все ждали, когда очередь дойдет «до нас». Но надежда – самое
живучее, что есть в человеке, все-таки шептала упрямо – может, пронесет, может,
обойдется, мы-то ведь другое дело, не то что наши соседи!..
– Елена Сергеевна, ведь если уволят, то я прямо не знаю, как
жить!..
– Надеюсь, что не уволят, Даша. Или уволят, но не всех.
– А... меня, Елена Сергеевна?
Лёка рассердилась.
Она всегда сердилась, когда не знала, что ответить.
– Даша, я даже не знаю, не уволят ли меня!.. Правда. Как
только узнаю, сразу скажу, я вам обещаю. Пока я работаю, вам ничего не
угрожает.
Даша шмыгнула носом, кажется, собиралась зареветь.
– Правда?
– Дайте кофе, а?
Платон Легран говорил ей, что она не умеет выстраивать
отношения с подчиненными. Он говорил, что подчиненные непременно садятся ей на
шею, и она не только делает за подчиненных всю работу, но еще разбирает их
семейные проблемы, ссужает деньгами, рекомендует, в какую школу лучше всего
определить детей, а заодно и решает за них контрольные работы, если тем
приходит в голову фантазия пойти куда-нибудь учиться. При этом она сама же, как
начальник, за эту учебу еще и платит, а потом дает прибавку к жалованью, ибо
после учебы квалификация сотрудников необыкновенно повышается!..
Лёка очень на Платона злилась, кричала, что он считает ее
полной дурой, и доказывала, что ничего такого она не делает, просто людям нужно
помогать. Он никогда ее не слушал, безнадежно махал рукой, и диспут
захлебывался.
Телефон зазвонил, и Лёка, даже не посмотрев, быстро сняла
трубку, только чтобы не видеть Дашиной несчастной физиономии.
Звонил генеральный.
