Но что больше всего выбило его из колеи, так это поведение Кони Ланга. Прежде он объявился бы здесь, будь у него приглашение или нет. Кони, конечно, застрял бы у ворот, охрана не пропустила бы его, но в подобных ситуациях он умел проявлять особое высокомерие, и тогда кто-нибудь из охраны пришел бы к Томасу и сказал: «У ворот стоит господин, который утверждает, что он ваш старейший друг-приятель и якобы забыл приглашение дома».
Но на сей раз этого не случится. Он в Италии. И прислал Урсу и Симоне стандартную открытку с пожеланиями счастья и прекрасный букет от «Blossoms», самого респектабельного цветочного магазина в городе. Томасу же он написал лично.
Дорогой Томи!
Через несколько дней для тебя начнется новый период жизни. Твой сын создаст свою семью, и тем самым будет сделан последний шаг для передачи эстафеты в его руки. Вскоре ты отойдешь на такие позиции, откуда с чувством успокоения будешь видеть, что твое и Эльвирино дело находится в хороших руках.
И в моей .жизни тоже произошел решительный поворот. Представь, я познакомился на старости лет с женщиной моей мечты. Я влюблен как гимназист, перестал пить, и жизнь, которая в последнее время сыграла со мной (и тем самым с вами толке) злую шутку, вдруг стала ко мне благосклонна.
Разве это не странно, что мы опять в одно и то .же время, хотя и в разных местах, переживаем важную перемену в .жизни? Не возникает ли и у тебя иногда ощущение, что наши судьбы тесно и неразрывно связаны, хотим мы того или нет?
Мы совершаем вдвоем небольшое сентиментальное путешествие по Италии. Когда мы обедали под аркадой на площади Сан-Марко, я вдруг явственно увидел нас здесь маленькими мальчиками и как Эльвира с Анной по очереди фотографируют нас. Ты помнишь? Тебе очень хотелось поймать голубя, ты бросился за ним и, упав, разбил себе колено в кровь. Анна промыла его тебе в том самом ресторане, где мы сегодня обедали, и перевязала камчатной салфеткой, а Эльвире стало плохо, когда она увидела кровь.
Сколько .же с тех пор утекло времени? Шестьдесят лет или шесть дней?
На следующей неделе мы вернемся в Швейцарию. Ты будешь приятно поражен, когда познакомишься с Розмари.
Желаю тебе от всего сердца только одного хорошего.
Не забывший старую дружбу
твой Кони
Томас Кох никак не мог вспомнить себя и Кони детьми в Венеции.
— Не пройтись ли нам немного? — спросила Эльвира. Гости за ее столом поднялись. Томас подал ей руку. Они медленно двинулись по празднично убранному парку.
— Что тебя гнетет?
— Да ничего, а почему ты об этом спрашиваешь?
— Ты все время напряженно размышляешь.
— Ну, когда единственное дитя женится… Эльвира улыбнулась.
— Это больно только в первый раз.
Теперь уже и Томас улыбнулся. Они сели на скамейку, стоявшую несколько в стороне.
— Мы в детстве были в Венеции? Кони, я, ты и Анна?
Эльвира насторожилась.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Кони написал из Венеции. Он вспомнил, как я погнался на площади Сан-Марко за голубем и разбил себе колено. Анна перевязала мне рану в ресторане салфеткой, а тебе от этого стало плохо.
— Что за глупости, — сказала Эльвира.
Свадьбу играли допоздна. Когда стемнело, в парке зажгли лампионы и факелы. «Pasadena Roof Orchestra» играла вальсы-бостоны и фокстроты, и пары танцевали на большой террасе. Возле маленького павильона в рододендроновых кустах кто-то пел под гитару голосом Донована, и неудивительно, потому что это он и был, а в большой палатке за роялем сидел Джордж Бейл и играл из «American Songbook».
В одиннадцать часов устроили такой грандиозный фейерверк, что люди в городских кафе на бульваре внизу в восторге хлопали в ладоши. После фейерверка гости начали расходиться.
Урс до полуночи всех угощал и здорово напился. Симона пыталась скрыть свое разочарование, и понадобилось незаметное, но энергичное вмешательство Эльвиры, чтобы новобрачные сели наконец в дожидавшийся их лимузин «Just married!» (Новобрачные (традиционная надпись на свадебном автомобиле; англ.)).
Около двух часов ночи Томас Кох, крепко подвыпив, уселся рядом с Джорджем Бейлом за рояль и начал «лабать» «Oh when the Saints» (Хит Луи Армстронга «Когда святые маршируют».), ему любезно аккомпанировал пианист, чей гонорар составил в этот вечер восемнадцать тысяч франков, «исполнение» было восторженно встречено самыми стойкими из гостей-
В три часа ночи ушли последние. Выдохшийся персонал погасил лампионы и еще долго потом дымившиеся факелы.
Томас Кох взял в свою комнату пиво. Когда он сел с пивом на край постели, взгляд его упал на записку, написанную почерком его жены.
«Не могли бы мы завтра поговорить? Предлагаю встретиться после обеда в библиотеке. Элли».
На следующий день уже с утра Эльвира, охваченная нетерпением немедленно увидеть письмо Конрада Ланга, направилась по дорожке вверх — от «Выдела» к вилле. Палатки уже убрали, и все следы праздника исчезли.
Томас занимал одну часть дома, Элли другую, а Урс жил наверху.
Войдя в холл, Эльвира увидела, как Элли вышла из библиотеки; помахала ей и стала подниматься по широкой лестнице на второй этаж.
На пороге библиотеки показался Томас.
— Элли! — позвал он и тут заметил мачеху. — Она хочет развестись. Ты можешь это понять?
Эльвира пожала плечами. Она не понимала, как можно разорвать такой брак, но это ее не удивило. Она знала, что жить с Томасом очень тяжело и что женщина, решившаяся однажды на развод с ним, встретит в суде понимание. Значит, бороться придется только за ограничение материальных потерь. У Эльвиры были для таких дел хорошие адвокаты. Она знала Элли как разумную и трезвую женщину, с которой можно разговаривать. Этот развод сам по себе будет вполне управляемым. Трудно будет только с Томасом из-за его ущемленного самолюбия.
Она прошла с ним в его «холостяцкую» комнату, выслушала все жалобы и причитания, разделила с ним его возмущение и даже поддакнула по поводу Элли, пока ее быстро улетучивающееся терпение еще позволяло ей это. Затем заговорила о письме Конрада Ланга. Томас не мог вспомнить, куда дел его, знал только, что видел его перед самым обедом. Эльвира прикинула, что к чему, и нашла письмо смятым в кармане его шлафрока. Она разгладила его и внимательно прочла. Потом опять смяла в кулаке.
— Он фантазирует.
— Да, но он перестал пить и пишет об этом!
— И ты веришь?
— Но про поворотный момент в жизни он, к сожалению, не врет.
Эльвира положила смятое письмо в большую хрустальную пепельницу, стоявшую рядом с ее креслом на приставном столике.
— А почему бы тебе не поехать с ним куда-нибудь? Это отвлечет тебя от твоих мыслей.
