Барменша принесла еще виски. Даже не взглянув на нее, Томи протянул ей пустой стакан.
— Ты бы хотел, чтобы с тобой так поступали? Кони затряс головой. Томи отпил глоток.
— Я тоже нет, но это, скажу я тебе, уже чересчур. Ты бы только посмотрел на нее! Кони кивнул.
— Особенно сейчас. Когда у них есть кто-то другой, они всегда выглядят во сто раз краше. Нарочно. Чтобы доконать тебя. Кони кивнул.
— Так я ее тоже доконаю. Я ее доведу! — Томас махнул пустым стаканом в сторону бара.
Когда Шарлотта принесла виски, он спросил:
— Ты еще катаешься на лыжах?
— Собственно, нет, после Аспена я это оставил.
В 1971 году во время своего душевного кризиса после второго развода Томас вытащил Конрада из небытия и улетел с ним на реактивном самолете в Аспен. Там он его заново экипировал и снабдил горными лыжами. Оба они обучались раньше у одного и того же инструктора, и Конрад за несколько зимних сезонов в Санкт-Морице стал вполне сносным горным лыжником (хотя и несся всегда по трассе со страхом). Тогда он уже через несколько дней снова обрел спортивную форму, но это было четверть века назад.
— Этому нельзя разучиться, как и езде на велосипеде. Да и лыжи с тех пор настолько усовершенствовались, что ты сможешь спускаться даже лучше, чем тогда. Томи опять опрокинул виски.
— Мы отправимся в Барилоче, — объявил он. — Это отвлечет нас от наших мыслей. Кони не кивнул.
— Все, что тебе нужно, мы купим там. Проверь, не кончился ли у тебя паспорт. Мы полетим в воскресенье. Кони не кивнул. Томи поднял свой пустой стакан. Когда появилась Шарлотта, он сказал:
— Принеси и ему тоже.
— Лучше не надо, — сказал Кони. Но не настолько громко, чтобы это услышала Шарлотта, уже направившаяся к стойке.
— Мне почему-то кажется, что я ее уже где-то видел.
— Шарлотту?
— Нет, ту, у которой ты живешь. Могу я ее знать?
— Она вдова Роби Фриса.
— Ах, вдова Роби Фриса? Но тогда ей наверняка уже стукнуло пятьдесят. Как минимум.
— Я ее не спрашивал.
— Но она еще очень даже ничего. Кони кивнул.
— Поэтому ты и не пьешь?
— И поэтому тоже.
Шарлотта принесла два стакана. Томи поднял свой.
— За Барилоче. Кони кивнул.
Конрад Ланг так и не появился, и незадолго до полуночи Розмари Хауг, забыв про свою гордость, набрала его номер. Занято.
После полуночи она попробовала еще раз. По-прежнему занято.
Когда и в час ночи тоже все еще было занято, она позвонила в службу повреждений на линии и получила справку, что у абонента неправильно лежит трубка.
Если бы он не хотел, чтобы я ему звонила, он выдернул бы шнур из розетки, сказала себе Розмари и заказала такси.
В третий раз Отмара Брухина выдергивали из постели из-за Конрада Ланга. На сей раз у него была утренняя смена, и будильник должен был зазвонить только через полтора часа. Взглянув на него, он сразу понял, что вставать еще рано, но уже слишком поздно, чтоб заснуть снова.
Входную дверь внизу он открыл в соответствующем настроении.
Женщина, стоявшая перед ним, была из тех, кого его отец имел обыкновение величать «дама» — это он разглядел даже при слабом освещении в подъезде. Она казалась несколько смущенной, но все же не настолько, как можно было бы ожидать в подобной ситуации. Довольно уверенно она потребовала проводить ее в квартиру Ланга. Она позвонила несколько раз, но никто не открывал.
— Может, его дома нет, — буркнул Брухин.
— Там горит свет.
— Может, он забыл его выключить. И может, он спит.
— Телефонная трубка лежит неправильно.
— Может, не хочет, чтобы его беспокоили. Такое бывает, — предположил Брухин. Чем-то эта женщина не нравилась ему.
— Послушайте, я беспокоюсь, не случилось ли чего. Если вы мне не откроете и с ним что-то случится, я обвиню вас и возложу на вас ответственность.
Тогда Брухин впустил ее в дом и повел на четвертый этаж.
Они звонили и стучали, колотили руками и ногами, кричали и звали, пока не сбежалось полдома. Конрад Ланг не реагировал. Брухин отправил бы всех по квартирам спать, если бы не фортепьянная музыка. Именно из-за нее он дал себя уговорить и пошел за отмычкой.
Ключ в замочной скважине не торчал. Брухин и женщина вошли в квартиру и онемели от ужаса: Конрад Ланг лежал наполовину раздетый на полу гостиной — одна нога на кресле, рот и глаза полуоткрыты. На столе недопитая бутылка виски, рядом пианола, извергающая одни и те же аккорды левой руки в темпе вальса: раз-два-три, раз-два-три, раз-два-три… В комнате воняет алкоголем и блевотиной.
Розмари опустилась на корточки.
— Кони, — прошептала она, — Кони, — и пощупала его пульс.
Конрад Ланг застонал. Потом приложил палец к губам и произнес: — Тесс.
— Если вы спросите меня, я скажу, что он пьян, — изрек Брухин и пошел к двери. Жителей дома, в тревоге стоявших за порогом квартиры, он успокоил:
— Все в порядке. Надрался.
Конрад Ланг проснулся. То, что он лежит в собственной постели, он понял, еще не открывая глаз: он узнал уличный шум — машины, тормозящие перед светофором, вот они замерли и ждут, когда можно ринуться дальше; трамваи, звонящие на остановке. У него раскалывалась голова, во рту пересохло, и правую руку он не чувствовал — должно быть, отлежал. На душе скверно, видимо, придется оправдываться, а в чем — он, хоть убей, не мог вспомнить. Он медленно открыл глаза. Окно распахнуто, но занавески задернуты. Уже наступил день. И голова у него трещит с похмелья. Что еще?
«Да ведь я не пью!» — пронзило его вдруг. Он снова закрыл глаза. Что же еще-то?
Томи! А что же еще?!
Из кухни донесся шорох. Затем он услышал шаги. И голос:
— Тебе помогает Alka Seltzer? Розмари!
Он опять открыл глаза. Розмари стояла возле кровати со стаканом, в котором бурлило и шипело.
Конрад откашлялся.
— Три. Три таблетки немного помогают.
— Здесь и есть три. — Розмари протянула ему стакан. Он приподнялся на локте и залпом выпил. Барилоче!
— Я поеду теперь домой. Если хочешь, приходи, когда тебе будет лучше.
— В дверях она задержалась. — Нет! Пожалуйста, приходи, как только тебе станет лучше.
Когда Конрад Ланг во второй половине дня вышел из дома, ему повстречался Брухин, возвращавшийся с утренней смены.
— И что только женщины находят в вас, — произнес он удивленно.
— Что вы хотите этим сказать?
— Такой пьяный, весь в блевотине, а они все равно к вам рвутся.
