– Минутку, не разъединяйтесь. – Он подождал, пока она достала свой ежедневник. – Первый разговор или второй?
– Оба, – только и ответил Фабио.
– Среда, шестнадцатое мая, в пятнадцать часов. И пятница, восемнадцатое мая, в семнадцать часов. Вам это поможет?
– Мне это очень поможет, спасибо. – Он пожелал ей приятного отпуска и поинтересовался, где она отдыхает. Она была в Амальфи.
Супружескую пару пригласили в кабинет. Женщина бросила торжествующий взгляд на Фабио. Он выключил мобильник, сунул в карман и сел.
Ради чего он ездил к Барт два раза? Для интервью в сорок строк даже первый разговор продолжался слишком долго. О чем они говорили во второй раз? И почему ее встревожил его звонок? «Я полагала, что с этим делом покончено».
С каким делом? Тем самым? Большим?
Фабио позвали в кабинет. Принимал доктор Бертод. Уложив Фабио на стол для обследований, он тут же принялся ощупывать его лицо.
– Есть какие-то изменения?
Фабио ответил отрицательно.
– Что-нибудь еще?
– Нарушения равновесия.
– Вы как-то боретесь с этим?
– Тай-чи.
– Хорошо. Это пройдет. Такое часто бывает. Нет оснований для беспокойства. Как с памятью?
– Я работаю над этим. Пока безуспешно.
– Вы уже были там, где вас подобрали?
Фабио покачал головой.
– Попробуйте как-нибудь. Иногда это помогает. Место действия. Картинки. Запахи.
Доктор Бертод снял швы на голове Фабио, пожелал ему счастья и попросил записаться на прием через четыре недели.
Трамвай был совсем старый. Маршрут номер девятнадцать пролегал по одному из самых бедных районов города. Стены вагона были разрисованы граффити, заляпаны краской, исчерканы водостойким фломастером, сиденья и спинки изрезаны ножами.
Фабио Росси сидел в прицепном вагоне. Народу было немного: пожилые люди, школьники, домашние хозяйки.
На одной из остановок вошли трое молодых людей, две женщины и парень. Они вошли вместе, но расселись в разных местах по всему вагону. Фабио это показалось странным. Он не выпускал этих троих из поля зрения.
Когда трамвай тронулся, одна из женщин произнесла громко, на весь вагон:
– Ночь.
Никто не обернулся. Но отозвался парень, сидевший у входа посреди вагона:
О, как прекрасны грезы
И сны в ночной тиши
И эхо старой сказки
В сумраке души.
Лица пассажиров замкнулись в надежде, что этот тип не попросит у них денег. Первая молодая женщина продолжала:
В сиянье лунном горы,
Задумавшись, молчат.
Среди руин смятенных
Ручьи печально мчат.
В передней части вагона прозвенел высокий голос третьей женщины, самой молодой из них. Она продолжила чтение на том же вышколенном литературном немецком:
Краса твоя застыла
И обрела покой.
Тень хладная укрыла
Тебя в тиши ночной.
Девятнадцатый трамвай грохотал мимо фасадов, почерневших от выхлопных газов. Киоск, забегаловка, секс-шоп, турецкие деликатесы, велосипедная мастерская. Фабио чуть не разрыдался. Лицо первой женщины расплывалось перед его глазами, но ее голос продолжал:
Моих безумных жалоб
Лес гордый не поймет.
Лишь соловей о милой
Всю ночь в лесу поет.
– Гусофенштрассе, пересадка на Ауфельд, – объявил водитель.
Молодой человек подхватил:
Пускай же гаснут звезды,
Пускай наступит день,
Пускай развеет ветер
Сумрачную тень.
– Мы – студенты Театральной академии – приглашаем вас на акцию «День открытых дверей», которая состоится в ближайшую субботу, – объявила первая женщина. Молодые люди приготовились к выходу.
Фабио подошел к парню:
– Скажите, кто это написал?
– Йозеф фон Айхендорф, – был ответ. Дверь открылась, и парень вышел из вагона.
– Спасибо, – крикнул вслед ему Фабио. – Это было прекрасно.
На Визенхальде, где девятнадцатый делает круг, еще стоял предыдущий трамвай. Открытая остановка с двумя скамейками и мусорной урной, закрытый киоск, заляпанный краской билетный автомат. Дальше начиналось пригородное шоссе. От него ответвлялась узкая дорога, ведущая к застроенному холму. На одном из столбов висел указатель с табличкой «Кладбище».
Фабио миновал жилые дома и шел теперь в тени обрамлявшей дорогу буковой рощи. Его белая рубашка поло насквозь пропотела и липла к спине. На дороге не было ни души.
Рощица заканчивалась у кладбищенской стены. Фабио пошел дальше и обнаружил литые чугунные ворота, две таблички с запрещающими знаками – для собак и для гудков, и еще одну с указанием времени работы. Асфальтированная дорожка вела к часовне из декоративного бетона, а уже оттуда – на само кладбище. Оно представляло собой сетку аллей, между которыми зеленели ухоженные стандартные могилы. Ряды были пронумерованы, как в кинотеатре.
На каком-то перекрестке с двумя скамейками, четырьмя картонными коробками и схемой расположения кладбища он повернул назад. Что бы ни произошло 21 июня, наверняка произошло не здесь. На таких кладбищах ему нечего было делать. Из-за таких вот кладбищ он сохранил свой итальянский паспорт. Его отец всегда говорил: «Здесь можно жить и умереть, но быть здесь похороненным – нельзя».
В следующий раз, приехав в Урбино, он обязательно сходит на запущенную могилу своего отца. Нанесет визит мраморному ангелу, которой обошелся матери в восемь миллионов лир.
Он нашел маленький боковой выход, обогнул кладбище и двинулся дальше по дороге. Слева тянулся большой луг с высокой травой и редкими фруктовыми деревьями. А за лугом угадывался город под желтоватым колпаком смога.
Метров через двести асфальтовое покрытие закончилось чистой белой чертой. Там стоял щит с надписью, запрещавшей проезд всему транспорту, кроме автомобилей службы доставки.
Это место показалось Фабио знакомым. Он двинулся дальше. Дорога разветвлялась: поворачивала в лес и шла прямо вдоль опушки. Фабио пошел прямо. Дорога сделала поворот и уткнулась в плотную изгородь. Фабио проследовал вдоль изгороди до дощатой калитки с эмалированной табличкой: «Садовое товарищество Вальдфриден. Вход только членам и гостям». За калиткой виднелась часть территории: садовые домики, утопающие в жимолости, глициниях и виноградных лозах; кусты, живые изгороди, клумбы, фруктовые деревья, дождевые цистерны, компостные кучи. Возможно, несколько флагштоков и тележных колес и были здесь лишними, но по сравнению с кладбищем Визенхальде здесь царил настоящий хаос.
Фабио вспомнил, куда он попал. Открыв калитку, он вошел на территорию товарищества, прошел немного вперед и свернул на боковую дорожку. Под козырьком небольшого домика с желтыми ставнями играли в карты трое пожилых мужчин в майках. Фабио поздоровался, те недоверчиво кивнули в ответ.
