– Ты говорила с Нориной, мама?
Франческа Бальди завела за голову правую руку, приподняла длинные прямые рыжие волосы, упавшие на левое плечо, и вернула их на подобающее место. Фабио помнил этот жест с детства, но до сих пор не знал, что именно он выражает: смущение, скуку, отсутствие интереса или просто потребность в прикосновении, пусть даже своей руки.
– Норина не желает со мной разговаривать.
– А ты пыталась?
– А.
– Что она говорит?
– Пусть я оставлю ей сообщение, она отзвонит.
– Ты разговаривала с автоответчиком?
– Много раз.
– И она не позвонила?
– Нет.
– Потому что ты не оставила ей никакого сообщения?
– Я не разговариваю с машинами.
– Но это же особый случай, мама.
– Она не желает со мной разговаривать.
– Откуда ты знаешь, ты же не спрашивала?
– На ее месте я бы тоже не стала со мной разговаривать.
– Потому что ты моя мать?
– Потому что между вами все кончено.
В палату заглянула сестра, кивнула матери Фабио и снова удалилась.
– Мне пора. Сейчас меня выгонят.
– Она могла бы, по крайней мере, поговорить со мной. Должен же я знать, как это произошло.
– Узнаешь. – Она поцеловала его и встала.
– Обещай, что ты попытаешься еще раз.
– Обещаю, – сказала мать. Ее правая рука снова исчезла за головой, появилась с левой стороны и поймала несколько рыжих прядей. Может быть, подумал Фабио, этим жестом она всегда прикрывала ложь.
Доктор Бертод, долговязый субъект лет сорока, был лыс, как наглядное пособие на кафедре неврологии: безволосые брови и глаза, лишенные ресниц. Но когда он улыбался, неожиданно обнаруживая ряд безупречных зубов, в его взгляде светилась ирония.
Он тыкал в лицо Фабио тупой иглой и, когда тот реагировал, что-то заносил в историю болезни. Правая половина лица от скулы до верхней челюсти все еще была онемевшей.
– Это проходит? – спросил Фабио. Теперь он почувствовал на левой стороне лица сухую костлявую руку Бертода и скорчил гримасу в ожидании укола.
– В большинстве случаев. Но не скоро.
– А если не пройдет?
– Привыкнете.
– И к провалу в памяти тоже? Я ничего не помню после машиниста.
– Всему свое время. Нужно снова найти доступ.
– Но его иногда так и не находят, – резюмировал Фабио.
– Кто вам сказал?
– Вы. Вчера.
– А не позавчера?
Фабио пожал плечами:
– Может, и позавчера.
– Нет. Подумайте: вчера или позавчера?
Фабио подумал:
– Вчера.
– Почему вы так уверены?
– Позавчера у вас был выходной.
Бертод сверкнул безупречными зубами:
– Я полагаю, что скоро смогу вас выписать. – Он бросил иглу в хромированную кювету.
– Что мне делать, если последние пятьдесят дней моей жизни так и не найдутся?
– Присовокупите их к четырем первым го дам вашей жизни. Ведь их вы тоже не можете вспомнить.
– Но они не были столь чреваты последствиями.
– Спорное утверждение.
Окно было открыто настежь, охряного цвета жалюзи приспущены на три четверти, сквозь узкий просвет проникал душный воздух раннего вечера. Фабио Росси уставился на дверную ручку. Как только она повернется, он притворится спящим.
Он настоял, чтобы мать вернулась в Урбино. Она быстро и с готовностью уступила его настояниям. Значит, если теперь, в часы посещений, кто-то появится, то вероятнее всего это будет Марлен. Она появлялась регулярно.
Поначалу он с ней еще беседовал. Как со случайной соседкой в лифте. Он знал, что у нее есть младший брат и старшая сестра, что она любит ходить на регги-дискотеку и работает ассистенткой по связям с прессой в международном продовольственном концерне ЛЕМЬЕ. Наверное, в этом качестве он когда-то где-то с ней познакомился. У него не хватало духу выяснить подробности. Похоже, она страдала оттого, что он ее не узнает.
Во время ее визитов он начал притворяться спящим. Тогда она садилась около его кровати, гладила его по бесчувственной щеке и хорошо пахла.
Дверная ручка медленно опустилась. Фабио закрыл глаза. В застоявшемся воздухе палаты почувствовалось легкое дуновение. Глядя из-под ресниц, он увидел, что дверь снова закрылась. Пришедший увидел, что он спит, и не захотел его беспокоить. Неужели Норина?
– Кто там? – крикнул Фабио.
Дверь снова открылась. В проеме показалась узкая, почти наголо бритая голова Лукаса Егера, коллеги и приятеля.
– Я думал, ты спишь.
– Зря думал, – ответил Фабио.
У Лукаса был такой вид, словно он предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь. Он закрыл за собой дверь и положил на одеяло очередной номер «Воскресного утра». Они оба работали в этой газете.
– Как дела?
– Забыл, – ответил Фабио. Свою улыбку он ощущал как кривую, хотя перед зеркалом уже не раз имел возможность убедиться, что это не так.
Лукас тоже улыбался. Фабио показалось, что смущенно.
– Когда выписываешься?
– В понедельник или во вторник. Ты видишься с Нориной?
Лукас как-то вяло махнул рукой. Видимо, ответ был утвердительный.
– Как у нее дела?
– Хорошо.
– Она ни разу не приходила.
– Тебя это удивляет?
Фабио разозлился:
– Меня удивляет все, что касается последних пятидесяти дней.
– Ясно. Извини.
Оба помолчали.
– Что именно произошло? – спросил Фабио после паузы.
– Норина застала тебя в постели с Марлен.
– Застала в постели?
– Не совсем. Ты сказал, что пишешь репортаж, а сам был с Марлен.
– А как она об этом узнала?
Лукас пожал плечами.
– И поэтому она меня вышвырнула?
– Насколько мне известно, вы помирились.
– И что?
– А потом она снова тебя застукала.
Фабио покачал головой:
– Не понимаю.
– В общем, когда видишь, как Марлен…
– Допустим. Но я ничего к ней не чувствую.
Лукас недоверчиво ухмыльнулся:
