– Простите! – и включил ближайший монитор.
Потом следующий. Потом третий.
Затем зачем-то открыл железную дверцу, посмотрел на ряды
пробок, потом распахнул длинный офисный шкафчик. На каждой полке шкафчика, один
над другим, стояли системные блоки, абсолютно мертвые.
Вдова выключила сложную систему видеонаблюдения.
…Интересно, зачем ей это понадобилось? Что именно могли
запечатлеть камеры, чего никто и никогда не должен узнать?
Волошин подумал немного и вышел к Глафире.
Она сидела на верхней ступеньке, сильно наклонившись вбок и
опершись на локоть, голова опущена низко-низко. Волошин решил, что ей опять
плохо, но оказалось, что лучше, чем было. Почти лежа щекой на широких и гладких
досках, вытянув губы дудочкой, она пила из лужи.
– Глафира Сергеевна, что вы делаете?!
Она попыталась выпрямиться, не смогла, и Волошин помог ей,
не без отвращения. Ну ничего он не мог с собой поделать!..
– Вы что, пить хотите?!
Она кивнула и облизала растрескавшиеся губы.
– Я принесу воды. Сидите спокойно. Или, может, вам… врача?
– Там посуда немытая, – зачем-то сказала Глафира ему в
спину. – Принесите бутылку из холодильника.
Волошин принес.
Она отпила немного, а потом с заметным усилием приложила
холодную бутылку к голове, видимо, к тому месту, которое ушибла, когда упала.
– Как вы упали? Поскользнулись?
Она разлепила глаза и посмотрела на него. Волошину на
секунду стало стыдно за то, что он ее так… ненавидит.
– Я не упала. Меня ударили.
Волошин пожал плечами.
– В доме пусто. И на участке тоже никого нет. Я с той
стороны шел, никого не видел.
– Меня ударили, – монотонно выговорила она. – Я вышла на
улицу. Дверь, конечно, оставила открытой.
– Зачем вы вышли?
– Подышать. Какое-то время я просто гуляла, а потом…
– Вы гуляли?!
Она кивнула, сморщилась и передвинула бутылку, которую все
прижимала к голове.
– В чем вы гуляли? В этом?!
Она проследила за его рукой. Он показывал на ее
«леопардовые» шлепанцы, из которых торчали намазанные лаком ноготки.
…Они с Разлоговым собирались в отпуск, на море. Она
приготовилась, купила шлепанцы и сарафан, ногти накрасила, но никакое море не
состоялось.
Тут Глафира вдруг осознала, что идиотские шлепанцы у нее на
ногах – оба!..
Но этого просто не может быть! Один она потеряла где-то
поблизости, а второй зашвырнула в заросли на бегу. И ударили ее не здесь, а
возле решетки цокольного этажа!..
– Подождите, – сказала она Волошину и поднялась, цепляясь за
балюстраду. Он слегка ее поддержал, помог и отстранился.
– Подождите, – повторила Глафира, как будто он ей мешал. – Я
была в саду, когда бабахнула дверь. Потом оказалось, что она захлопнулась.
– Дверь открыта, – заметил Волошин, решив быть чутким.
– Я попробовала ее открыть, – не слушая его, продолжала
Глафира, – но она не открывалась. Да, точно. И я побежала на ту сторону, к тому
крыльцу. И тапку я потеряла! Я пару раз поскользнулась, и она свалилась.
– Свалилась, – повторил Волошин.
Глафира отняла от головы бутылку и попила из нее. Струйка
полилась изо рта, потекла по шее, залилась за воротник.
Волошин отвернулся.
– Те двери тоже были закрыты. Они всегда закрыты, понимаете,
Марк! Но я посмотрела в окно. И в доме кто-то был! Я ничего не смогла
разглядеть, но там совершенно точно кто-то ходил!
– Откуда вы это взяли, если ничего не могли разглядеть?
– Я знаю! – Она почти кричала. – И я побежала к двери в
цоколь! Ну да! Я побежала, а вторая тапка мне все время мешала, и я ее куда-то
зашвырнула. Не помню, в кусты! Я почти добежала, и тут меня… ударили. И я
упала.
– А что вы хотели сделать с дверью в цоколь? Взорвать?
Взломать?
Тут она как будто сообразила. Посмотрела на него, ладошкой
вытерла мокрую шею и спросила с удивлением:
– Вы мне не верите, Марк?
Он посмотрел на сосны. Они качались торжественно и красиво.
Сосны всегда напоминали ему органный зал.
– Вы вчера алкоголем не злоупотребляли, Глафира Сергеевна?
– С чего вы взяли?
– Вы лежали на крыльце, и двери в дом были открыты. Ни в
доме, ни на участке никого нет. Ваша… – он поискал слово, – обувь на месте.
Должно быть, вы выпили, потеряли равновесие, упали, ударились затылком…
– Телефон, – завопила Глафира. – У меня был телефон! Я его
уронила, когда двери бабахнули! Точно! Я разговаривала и от неожиданности
уронила, от звука, понимаете?!
– Где уронили? – уточнил Волошин.
Она махнула рукой в сторону сосен – органного зала.
– Там. Я же говорю вам, что вышла подышать! Звонил Дремов, и
он мне очень надоел. Это я уже на улице была! А потом телефон опять позвонил, и
я его уронила…
Волошин вынул из кармана трубку:
– Этот телефон вы уронили?
Глафира посмотрела:
– Ну… да. А где вы его нашли?
– Он был у вас в руке, – сказал Волошин сухо. – Ну почти в
руке. Я его поднял, потому что он звонил.
– В руке? – оторопело переспросила вдова Разлогова.
Глафира как во сне взяла у него телефон, словно не знала,
что это за предмет и для чего может быть ей нужен.
– Вы его держали, – повторил Волошин, проводив мобильник
глазами. – А потом уронили. Когда упали.
Он весь подобрался от накатившей брезгливости и сказал
громко:
– Да и в этих… с позволения сказать, туфельках вряд ли можно
гулять, Глафира Сергеевна! А камеры вы зачем все повыключали?
– Какие камеры?
Если играет, значит, играет виртуозно. Инна Чурикова в роли
Жанны д’Арк!
– Видеонаблюдения.
– Я не выключала.
Волошин вдохнул и выдохнул.
