– Ну, кроме вас, некому, Глафира Сергеевна.
– Я не выключала!
– Но они выключены. Вам, наверное, хотелось… побыть одной,
чтобы вас никто не видел и не слышал, да? Так сказать, погоревать в
одиночестве. Вы и выключили. И забыли.
Это прозвучало так фальшиво, что он сам смутился.
– Я не забывала и не выключала, Марк!
– Кто звонил вам из Иркутска?
Тут что-то случилось. Превосходная актриса Инна Чурикова
куда-то делась, и на ее месте оказалась перепугавшаяся до смерти, не слишком
искушенная во вранье, совершенно не умеющая притворяться девчонка.
– Мне?! – ненатуральным голосом воскликнула Глафира с
ненатуральным же удивлением. – Из какого Иркутска?!
– Который на Ангаре, – сказал Волошин, соображая, что бы
такое могли значить подобные превращения.
– Мне никто не звонил ни из какого Иркутска! У меня там
никого не осталось после того, как Разлогов… умер. И вообще, с чего вы взяли,
что кто-то звонил именно из Иркутска?!
– Ваш телефон…
Она вдруг прижала трубку к своему боку.
– Зачем вы его трогали, Марк?! А тот, кто звонил из
Иркутска, просто ошибся номером!
– Кого он спрашивал?
– Какое ваше дело?! Какую-то Люду, по-моему! А я сказала,
что никакой Люды не знаю.
– И что?
– И я отключилась.
– Понятно, – сказал Волошин.
То он все отводил глаза, не смотрел на нее, а тут вдруг
глянул быстро и остро. И она выдержала его взгляд. Посмотрела в ответ
недоуменно, но твердо.
Воцарилась тишина, только сосны шумели, и тяжелые осенние
капли со стуком падали на широкие половицы крыльца. И гамак покачивался между
двумя соснами, поскрипывал.
– Почему гамак не сняли? – вдруг спросил Волошин.
– Так.
И они опять взглянули друг на друга, быстро и странно.
…Чего ты от меня хочешь? Что тебе нужно?.. Зачем ты
приехал?..
…Зачем ты врешь? Твое вранье уже убило человека, и ты
продолжаешь врать?!
– Отвезите меня в Москву, – вдруг попросила Глафира и
наклонила голову, чтобы не видеть его лица. – Мне невмоготу здесь что-то…
Волошин не ожидал такого поворота и растерялся.
– Да ради бога, – пробормотал он таким тоном, как если бы
бормотал «отвяжитесь от меня».
– Тогда я… соберусь, – и Глафира мило улыбнулась в сторону.
– Я умею собираться быстро.
– Да ради бога, – глупо повторил Волошин.
Глафира пошла было к готическим двустворчатым дверям, но
остановилась на полдороге.
– Кофе не предлагаю, – сообщила она. – У меня и чашек-то
чистых не осталось.
– Спасибо, я недавно пил.
Это было чистой воды вранье, но ему не хотелось, чтобы она
его угощала. Это было бы… уступкой, а уступать он не собирался.
Глафира еще постояла, словно что-то хотела сказать,
повернулась, чуть не упала, схватилась бледной, отдающей в зелень рукой за
полированные широкие перила, и Волошин вытаращил глаза.
Завитки светлых, почти белых волос пониже макушки у нее были
красными, все в свежей крови. Волошин, кажется, даже ахнул тихо, не по-мужски.
– Что? – тревожно спросила Глафира Сергеевна и оглянулась по
сторонам, не понимая, что он такого увидел. – Что случилось, Марк?!
– У вас… вон там… на голове…
– У меня на голове? Что? Рога? – Она пощупала волосы, отняла
руку и взглянула на свои пальцы. – Кровь, – сказала она с некоторым удивлением
и потерла подушечки, растирая красное и липкое. – Это, наверное, когда меня
стукнули! А что вы так побледнели, Марк? Или вы вида крови не выносите?
– Вы… выношу, – выдавил Волошин, старательно отводя глаза. –
Может, все-таки врача вызвать? Раз у вас там… рана?
– Марк, вы прекрасно знаете, что вызывать врача нельзя! Или
вы хотите, чтоб завтра во всех газетах написали что-то вроде: «Приехавшая
«Скорая» застала вдову Владимира Разлогова с травмой головы, а его заместителя
в обмороке»?
– Я не в обмороке, – возразил Волошин сухо.
Она была права. Какого сейчас вызывать врача, когда новость
«номер один» – внезапная кончина главы «Эксимера», – еще не остыла, не
отступила на второй план, не перестала будоражить умы и сердца журналистов?!
Умы куриные. Сердца холодные. Ну уж какие есть!
Глафира опять повернулась, чтобы идти, и опять от вида ее
волос на Волошина накатила дурнота. И сердце забилось как-то странно, с
перерывами. Стукнет и молчит. Стукнет и опять молчит.
– Перевязку все равно нужно сделать, – сказал он,
преодолевая дурноту. – Заедем в офис, у нас есть медпункт…
Глафира ничего не ответила.
– Вам в Москве куда? – спросил Волошин сухо. – На квартиру?
– Что за ефрейторский вопрос, Марк? – удивилась Глафира. –
Какая вам разница?
– Никакой, вы правы.
– Мне нужно заехать к… Марине Олеговне и непременно сегодня.
Вы меня к ней завезете.
Волошин ничего не понял.
Ей нужно к Марине?! Бывшей разлоговской жене?! И непременно
сегодня, с разбитой головой?!
– Как скажете.
Она вошла в дом и, кажется, стала подниматься по лестнице,
когда у нее зазвонил телефон. Волошин, услыхав заливистые трели, бросился
следом, бесшумно вошел и встал так, чтобы его точно не было видно с лестницы.
После некоторого молчания вдова сказала быстро и
приглушенно:
– На этот номер больше не звони. Я сама с тобой свяжусь,
когда смогу.
Телефон пискнул, разъединяясь, и больше ничего Волошин не
слышал.
– Маринушка, там опять в телефон звонют!..
– Ну так ответьте, Вера Васильна!
– Дак чего отвечать-то?!
Марина пожала плечами, словно старуха могла ее видеть.
– Ах ты, господи помилуй!..
Шаркающие шаги, удалявшиеся от двери, какое-то шевеление, и
Верин недовольный голос откуда-то из глубины квартиры:
