Этого великая русская актриса никак не ожидала, и не готова
была, и собраться с мыслями не успела, а потому спросила оторопело:
– С чего вы взяли-то?!
Глафира смотрела на нее почти в упор.
– Я просто спрашиваю, – сказала она наконец. Голос был
слегка удивленный. – Встречались?
– Да нет, конечно! – Чтобы ее не рассматривали столь
бесцеремонно, Марина поднялась и поворошила поленья в камине. – Зачем?..
Господи, какие глупости!
Она смотрела в огонь и лихорадочно думала – знает или не
знает? Если не знает, почему спрашивает? Зачем она приехала и почему именно
сегодня?..
Нельзя, нельзя паниковать! Еще не хватает!
– Что такое, милочка? – шутливым тоном спросила Марина, не
поворачиваясь от камина. – Вы решили закатить мне сцену ревности, так сказать,
посмертно?..
Нет, не годится! Можно подумать, что Марина воспринимает ее
как соперницу, а это немыслимо!
Где ты и где я? Кто ты и кто я?! Опомнись, девочка!
– Нет, ну при чем тут ревность! – сказала принявшая все за
чистую монету Глафира. – Я просто хотела узнать, как Володя прожил последний
день. Свой последний день.
– Зачем вам это?
Глафира пожала плечами.
– Нет, я его не видела, – задумчиво проговорила Марина. Вот
так-то лучше! – Я… Понимаете, он совсем меня не интересовал. Может, и нехорошо
так говорить о близком человеке, – «близкого человека» она упомянула специально
и похвалила себя за это, – но после того, как мы расстались, его для меня не
стало.
Не стало раньше, намного раньше, задолго до того, как он
умер по-настоящему.
Глафира смотрела на нее очень внимательно, и в этой
сдержанной, недоверчивой внимательности Марина вдруг увидела Разлогова,
которого никогда нельзя было обмануть.
Он не верил.
– Он перестал меня интересовать задолго до того, как мы
расстались! Володя… как бы вам это доходчиво объяснить… Есть люди плоские – ну
вот как пятиалтынный! Он вроде и блестит, и всем нравится, а сам весь плоский.
И через три года уже знаешь все наперед – что он сделает, что скажет. А есть
люди с глубиной, как… как озеро Байкал! Там и впадины, и разломы, и шпили, и
никогда не угадаешь, куда попадешь, на вершину или во впадину! Так вот, Володя
был пятиалтынный. Со всех сторон плоский.
Она врет, подумала Глафира. И то, что не встречалась в
последний день с Разлоговым, и про пятиалтынный, и про Байкал. Зачем?..
– Как только я это поняла, – очень быстро! – я перестала с
ним общаться. Совсем, навсегда. Неинтересно стало.
– Но вы жили на его деньги, – выпалила Глафира.
Марина засмеялась – громко, от души.
– Кто вам это сказал?
…Знает точно или зачем-то проверяет? Если проверяет, то для
чего? Если знает, то от кого? Неужто от Разлогова, плоского, как пятиалтынный?!
Ах как в этот момент Марина его ненавидела!.. Мертвого
ненавидела!
– Марина, – начала Глафира, пожалуй, с сочувствием, – я
знаю, что он давал вам деньги. И знаю, сколько давал! За что он платил вам так
много, Марина?
– Не твое дело!..
Это было совсем некстати, но она на самом деле вышла из
себя. Как смеет это ничтожество говорить с ней о деньгах?! Это никого не
касается, никого!
– Вы явились сюда, чтобы оскорбить меня? – ясными, чистыми,
яростными глазами Марина уставилась Глафире в середину лба. – Если так, я
позову мужа, и вам придется уйти!
– Я хотела узнать, виделись ли вы с Володей в день его
смерти, – повторила Глафира упрямо. Почему-то Марининого гнева она совсем не
испугалась, нисколечко. – Простите, если я вас обидела!
– Вы не можете меня обидеть! – Марина подумала и всплеснула
руками. – Ни он, ни вы, ни его цыпочки! – Она вдруг схватила со стола и кинула
Глафире на колени журнал, раскрытый на каких-то фотографиях. Глафира машинально
взяла. – После того, как мы расстались, я встречалась с ним очень редко, всего
пару раз и всегда по его настоянию! Он приводил вас на смотрины, помните? И я
тогда сказала ему, что вы показались мне симпатичной. Недалекой, но вполне…
приемлемой.
– Спасибо.
Марина на нее даже не взглянула.
– Он приезжал еще, по-моему, опять с вами…
– Со мной.
– Просто ему было невыносимо скучно в том мире, который он
себе создал, – заключила Марина почти в изнеможении. – Скучно на работе, скучно
с вами, скучно с цыпочками! Недаром он заезжал совсем недавно, хотя столько лет
прошло с тех пор, как мы расстались! Я говорю это не для того, чтобы вас
позлить, а просто потому, что это правда. Впрочем, вы наверняка и сами знаете!
Его тянуло ко мне, но я не хотела его видеть. Он меня не интересовал. А за что
он мне платил – не ваше дело…
Глафира поднялась с журналом в руке.
– Мне сегодня звонил Дремов, – сказала она невыразительно. –
Это наш юрист. То есть юрист Разлогова.
Марина после проведенной трудной сцены почти не слушала
глупую кошечку и не смотрела на нее, а тут вдруг насторожилась.
И Глафира увидела, что она насторожилась.
– У Дремова ко мне какие-то срочные вопросы, – продолжала
Глафира, – но дело не в этом. Просто в связи с Дремовым я вспомнила, что
Разлогов всегда переводил вам деньги именно десятого числа.
Великая русская актриса вдруг взялась двумя руками за горло.
– Я не знаю его завещания, и распоряжений никаких он,
естественно, не оставил! Доступа к его счетам у меня, разумеется, нет, –
продолжала Глафира.
Марина задышала свободней. Так вот в чем дело! Кошечка
хлопочет о своих денежках, только и всего. Боится конкуренции!..
– Я переведу вам деньги с моего собственного счета, – твердо
заключила Глафира, – пока я не знаю, что и кому завещал Разлогов, все будет
так, как при нем.
– Мне не нужны ваши деньги!
– Это его деньги, Марина, – успокоила Глафира. – Откуда у
меня свои?.. Простите, если я вас… расстроила.
Она пошла было к высоким двустворчатым дверям, перетянутым
льняными занавесочками, но остановилась.
– Я никак не могу прийти в себя, – как будто пожаловалась
она. – Так что извините меня.
– Не врите, что вы его любили, – посоветовала Марина, – не
поверю.
