Варя молчала.
– Я позвоню вам еще раз и сообщу, что именно хочу за свое
молчание.
Варя отняла трубку от уха и посмотрела в окошечко. Номер,
ясное дело, совсем незнакомый.
– Чего там? – спросил Вадим и покатил снятое колесо к
багажнику. – Мамаша на нервах? Вот е-мое, все мокрое, блин! Придется завтра…
Варя не слушала.
Она проворно прыгнула на переднее сиденье. Зажгла лампочку
под потолком и нажала кнопку.
Если этот человек ей звонил, значит, и она может ему
позвонить? Посмотрим, что из этого выйдет.
Не вышло ничего. Трубка отозвалась переливчатыми трелями и
сообщением о том, что «аппарат абонента выключен»…
Варя подумала еще несколько секунд. Совершенно хладнокровно.
Вадим сел рядом, о чем-то спросил. Она не слышала.
Нужно позвонить. Очень страшно, но это нужно сделать! И она
опять нажала кнопку вызова.
Долго не отвечали. Она считала гудки.
…Три. Четыре. Пять. Шесть.
– Да, – голос нетерпеливый, почти сердитый.
– Марк Анатольевич, извините, что так поздно, – выпалила
Варя второй раз за этот бесконечный вечер. Вадим вытаращил глаза. Машина
вильнула.
– Да, – повторил Волошин. В глубине, за его голосом в
трубке, царила мертвая тишина, как будто он разговаривал из склепа.
Не из склепа. Всего лишь из ночного офиса!..
– Мне сейчас кто-то позвонил, – отчеканила Варя. – Этот
человек не назвался, он сказал…
Тут она вдруг споткнулась. Выговорить это, оказывается, было
непросто.
– Что? – раздраженно спросили в трубке.
– Марк, вы знали, что Разлогова убили?
– Что?!
– Так сказал этот человек, – объяснила Варя, глядя перед
собой.
Дождь все лил. «Дворники» мотались по стеклу.
Сон был такой легкий и прекрасный, что она, кажется, даже
засмеялась.
Как будто все на месте – и Разлогов, и его собака. И даже
мясо собираются жарить на знаменитом разлоговском мангале. Хотя, шут его знает,
наверное, это и не мангал вовсе!.. Целая печь, сложенная очень искусно –
углубление для казана, если кому взбредет в голову плов готовить, специальные
решетки для сковородок, если корюшку жарить, и отдельное место для мяса.
Разлогов от печника не отходил, когда тот сооружал свой шедевр. Даже на работу
не ездил, вот уж на него не похоже!.. Печник был непростой. Специально
выписанный то ли из Магадана, то ли из Анадыря – Разлогов уверял, что нигде так
не умеют класть печи, как на русском Севере! Удивительный печник, бородатый,
веселый, руки лопатами, жил в доме на положении гостя. Работал по двенадцать
часов – выкладывал печь, – а по вечерам покуривал трубочку, посиживал с
Разлоговым у камина, вел долгие разговоры. Каждый вечер они пили водку,
запивали ее пивом, утверждая, что «пиво без водки – деньги на ветер!», заедали
строганиной. Печник выволакивал из морозильника твердую, как камень,
замороженную рыбину, похожую на обрубок бревна, и здоровенным острым, как
бритва, ножом состругивал тоненькие скручивающиеся полосочки. Эти полосочки
потом макали в перец и соль и заедали ими пиво с водкой.
Утром пораньше вставали – и за дело, печь класть. Они и
одеты были как близнецы – в брезентовые штаны, толстые свитера, тяжелые
ботинки. Разлогов в этой одежде терял весь свой московский офисный лоск и
становился похожим на старателя – не какими их показывают по НТВ в кинокартине
«Золото-2», а какими их снимал Юрий Рост, знаменитый фотохудожник, знаток жизни
и человеческих душ.
Ну вот, сон. И как будто костер горит в середине каменного
круга – печник тогда соорудил еще и костровище, сказав что-то вроде: «Негоже в
доме да без живого огня, дух огня обидится, не ровен час, а огню особое место
потребно, почетное!»
И соорудил. Рядом с печью засыпали круглым речным камнем площадку,
в центре выложили углубление, кругом поставили березовые лавки, и Разлогов
теперь все время жег костер, подолгу смотрел в огонь. Что он там видел?..
Так вот, сон. И как будто гости приехали. Приятные, легкие.
И день приятный и легкий – осенний, свежий, терпкий и солнечный. И как будто на
подносе вносят какую-то красоту и радость, одно предвкушение которой доставляет
удовольствие: толстодонные стаканы, виски в высокой бутылке, свежий хлеб
толстыми ломтями, буженина, крепенькие, холодненькие соленые огурчики, розовое
сало и – отдельно! – горка жгучего хрена. Все очень по-русски и называется –
«закусить до мяса». И само мясо, гвоздь программы, маринованное в травах,
лимоне и вине, такой красоты, что хоть сырым его ешь!..
И все гости в ярких горнолыжных куртках, джинсах и свитерах
– любимый разлоговский вариант, – и никто не спешит, и всем весело смотреть в
огонь, прихлебывать виски, нюхать дым, бесконечно осведомляясь, скоро ли будет
готово.
И пес Димка, грозный страж, ничего нынче не сторожит, и запирать
его не надо, потому что приехали «все свои», и Димка всех отлично знает!..
Глафира вдруг подскочила так резко, что ей показалось, будто
голова у нее оторвалась. Она придержала голову рукой.
Собака! Собака всех отлично знает! Тем, кого она не знает,
лучше держаться подальше. Кто не спрятался – я не виноват.
Собака-телохранитель, бесконечно преданная хозяину и его
семье. Очень опасная для чужих. Умный, расчетливый, хладнокровный зверь. Семидесятикилограммовая
литая торпеда.
Когда мастиф спал перед камином – все лапы вверх, хвост в
сторону, беззащитное розовое пузо мирно и спокойно дышит, – подходил Разлогов и
садился на него сверху, как на диван. Пес покряхтывал, конечно, но нельзя
сказать, чтоб здоровенный Разлогов, усевшийся сверху, очень ему мешал.
Если бы в дом тогда явился чужой, Димка не оставил бы от
него мокрого места. Значит, был кто-то свой! Настолько свой, что Димка не
только впустил его в дом, но и позволил остаться с хозяином! Настолько свой,
что дал себя увести, – Димки не было в доме, когда Глафира приехала и… нашла
Разлогова! Если бы убийца застрелил собаку, была бы кровь, а крови не было, не
было!..
Значит, или увел, или разделался с псом так же, как с
Разлоговым, аккуратно, бесшумно, бескровно.
Очень умный, очень близкий человек. Настолько свой, что даже
пес ничего не заподозрил!
Глафира замычала тихонько – от бессилия и оттого, что голове
было больно, то ли от мыслей, то ли от давешнего удара. Помычав немного, она
спустила ноги со своего ложа – непривычно высокого, как в царской опочивальне,
непривычно широкого и слишком пухлявого – и поплелась в ванную.
