– Всегда, – ответила Марина слишком поспешно.
Не следовало бы отвечать так быстро, но взять паузу она не
смогла.
Она слишком хорошо помнила как раз тот день, когда ей
впервые не поверили!..
Разлогов однажды ей не поверил. И с тех пор не верил уже никогда.
Кажется, журналистка Олечка не поверила тоже – недаром она
была «старой школы»! Она не поверила и увела интервью в привычное, безопасное и
скучное русло.
…Кого вам больше нравится играть, современных драматургов
или классиков? Наших или западных? Кто из режиссеров представляется вам
достойным? Кто из актеров мог бы стать вашим партнером, если бы сейчас снимали
«Анну Каренину» – вы же мечтали ее сыграть! И так далее, и тому подобное, и все
уже сто раз было!..
Марина говорила, шутила и становилась серьезной, а думала
все время о том, что ей очень хочется в баню. И чтоб вода на камнях шипела, и
чтоб распаренным веничком пахло, и чтоб от жара дух захватывало!
…А может, ту старуху, которую Марине предстоит играть,
сделать похожей на Веру? С ее пучочком, суровыми складками вокруг бесцветного
высохшего рта, с ее длинными, как будто обезьяньими, натруженными руками, с
ненавистью к чужим и преданностью своим?.. Конечно, старуха должна быть ужасна,
но и Вера не подарок! Надо подумать и присмотреться получше. Уж пучочек-то и
манеру шаркать шлепанцами вполне можно перенять, вполне!
Тут журналистка Олечка добралась до сериалов и предложений
играть одинаковых героинь, и Марина заклеймила и сериалы, и героинь, и уровень
культуры, так сказать, в целом.
Уровень, по ее мнению, неуклонно понижается, а вернее,
стремительно падает. Количество никчемных фильмов увеличивается, а вернее,
стремительно растет.
Вскоре все, все погибнет.
Иногда она говорила по-другому – вскоре все, все воскреснет,
и русская культура поднимется из руин и пепла в сияющем золотом венце, и новые
Достоевские и Гоголи, Дягилевы и Нижинские, Репины и Брюлловы, Станиславские и
Таировы украсят собой, как драгоценными самоцветными каменьями, этот самый
венец… Иногда она так говорила, но сейчас ей было… лень. Если про венец,
значит, надо приводить примеры новых Гоголей и Станиславских, а их так сразу и
не приведешь!..
– Вы часто отказывались от ролей?
Марина пожала плечами и посмотрела исподлобья – как будто ей
неловко, но все же ответила:
– Постоянно. То, что мне предлагают, неинтересно и убого. А
когда неинтересно, то… зачем? Вот польский режиссер Тадеуш Стицинский предложил
мне играть старуху. И это такая старуха, что я моментально согласилась! А
теперь часто думаю о ней, какая она! Как она подволакивает ногу, как чай
прихлебывает, как сопит, когда выбирает кочан капусты на обед.
Марина точно знала, что именно подробности такого рода очень
ценят журналистки «старой школы». Ценят и верят в них!..
– Я люблю роли, где нужно что-то придумывать! Жесты, детали,
ну даже паузы, или вот, например, моя старуха засовывает носовой платок за
обшлаг рукава, и мне кажется, что я вижу этот жест!
«Этот жест» Марина только что придумала. И не видела она его
вовсе, но придумано было отлично. Журналистка Олечка преисполнилась
благоговения.
Великая русская актриса еще некоторое время поводила ее за
нос, слегка повозилась с ней, окончательно влюбила в себя, а потом Олечка ей
надоела. Да и пора давно – баня стынет! И материал, судя по всему, выйдет
отличный.
Марина уже почти свела затянувшуюся беседу к тому моменту,
когда можно будет сказать освобожденно: «Огромное вам спасибо, умные и
профессиональные журналисты – такая редкость!», как вдруг Олечка спросила про
Разлогова.
Ничего особенного. Обыкновенный вопрос.
– С бывшим мужем, покойным Владимиром Разлоговым, вы
поддерживали отношения? Извините меня, Марина, но у нас же биография должна
складываться, у нас журнал такой в этом смысле… интеллигентный, конечно, но
главный редактор…
– Да ничего, ничего, – сказала Марина довольно холодно и кивнула
официанту – подай-ка, братец, счет! – С Разлоговым нам удалось сохранить
хорошие, ровные отношения. Иногда это было непросто, все-таки он сильно меня
любил…
– А вы его? – вырвалось у Олечки.
– Ну и я его… когда-то любила.
– Он был богатым человеком?
– Понятия не имею, – отозвалась Марина безмятежно. – У меня
он денег никогда не просил, а там… кто его знает?
– Марина, вы простите, ради бога, но у нас просто так
полагается…
– Ничего, – еще понижая градус разговора, повторила Марина и
поднялась.
Олечка вскочила следом, перепуганная и несчастная. Блокнотик
свалился на пол.
«Вот не буду я платить за твой чай, – мстительно подумала
великая актриса. – Сама заплатишь! А место здесь ох недешевое!»
– Просто когда-то ходили слухи, что именно Владимир Разлогов
спонсирует некоторые ваши спектакли, и, значит, его смерть для вас серьезная
потеря…
– Чушь, – выпалила разгневанная Марина. – Какая чушь!
Олечка, дорогая, я уже много-много лет не нуждаюсь ни в каком спонсорстве! Да и
никогда не нуждалась!
И сделала шаг от стола, оставив Олечку совершенно
растерянной и несчастной.
Официант осторожно и невесомо обнял Маринины плечи меховой
душегрейкой, но уходить вот так, напоследок поссорившись с журналисткой, было
бы глупо.
Все усилия псу под хвост! Марина постояла, придерживая
руками меховые полы душегрейки, потом улыбнулась скользящей усталой улыбкой и
повернулась к Олечке.
– Я никогда, – сказала она низким голосом, – не жалела, что
мы расстались! Но я всегда жалела Володю. Мы очень разные люди, и вместе нам
было худо, но ему без меня стало совсем… нехорошо.
– Вам не нравилась его вторая жена? – живо спросила Олечка,
поверившая в прощение.
– Да нет же! Мне нет и никогда не было дела до его жен и
подруг! А его я… жалела. И денег у него никогда не брала. – Она вдруг
засмеялась. – Когда мы расстались, он зарабатывал не так много, но даже если бы
он зарабатывал в тысячу раз больше, все равно никаких денег не хватило бы,
чтобы меня купить!
– Вы… сильный человек. – В голосе журналистки сквозило
восхищение.
– Терпеть не могу слабаков, – подхватила Марина.
– Вы имеете в виду Разлогова?
– Ну это не ко мне! – Марина опять засмеялась. – Про его силу
и слабость лучше у нынешней супруги спросить. Или у любой из его подружек.
