– Вы жестокий человек.
– Я справедливый человек, – поправила Марина. – Разрешите
мне заплатить за ваш чай! Все же это я вас сюда притащила, а место недешевое!
После недолгих препирательств Марина вышла победительницей,
расставив таким образом все точки над всеми буквами, требующими расстановки
точек.
Вот так-то, милая журналистка Олечка, живущая с мамой! Вот
так-то! Тебе меня не обыграть, хоть ты и «старой школы»!
Марина вышла на улицу под желтый свет фонарей, под темное
московское небо, под водяную пыль, грозящую вот-вот превратиться в снежную
пургу, и по брусчатке бодро и уверенно простучали ее каблучки.
Все хорошо. Хотя и не так-то легко.
Нелегко. Нелегко…
– Марина Олеговна!
Она вздрогнула и оглянулась.
Высокий мужчина – руки в карманах – шел к ней из-под
фонарей. Она не узнала его и испугалась.
Водитель ждет за углом, добежать она не успеет. Обратно в
кафе и сразу же позвонить, вызвать его! Господи, как это она забыла про
поклонников!..
– Марина Олеговна, это я! Я вас напугал?
Скользкие от страха пальцы, уже нащупавшие в кармане
телефон, дрогнули и разжались.
– Господи, Марк!
– Вы меня не узнали? Извините.
Он подошел, улыбаясь, и она посмотрела ему в лицо взглядом
беззащитной, слабой, перепуганной женщины. Ей отлично удавался такой взгляд.
– Я никак не ожидала вас увидеть, Марк! И в сумерках я плохо
вижу…
– Какие же сумерки, Марина! Уже ночь, а вы одна по улице
бродите.
– Я не брожу, – оправдываясь, сказала она. – Я интервью
давала вот здесь… рядом. И решила немножко подышать. Я сегодня еще играла…
– Все равно, – тоном взрослого мужчины, отчитывающего
маленькую девочку, укорил Волошин, – нельзя ходить одной, да еще ночью! Тем
более вам!
– Я больше не буду.
И они засмеялись.
– Где ваша машина?
– Вон там.
– Разрешите, я вас провожу.
– Разрешаю, Марк. Какой вы… церемонный.
Кажется, он собирался предложить ей руку, даже повел ею
как-то странно – Марина заметила. Она всегда все замечала. И не предложил.
Не решился, поняла она. Дурачок. Они шли под желтым светом
фонарей, и на лету замерзающий дождь сыпался им на волосы и лица. Очень
красиво.
– Только не говорите, что были на моем спектакле!..
– Был, Марина Олеговна!
– Тогда не говорите, что это гениально.
– Не буду.
Они дошли уже почти до угла, а Марина все никак не могла
сообразить, зачем он приехал. Из романтических чувств, что ли? Это на него не
похоже! Тогда зачем?..
– Марк, – предупредила она смеющимся девчоночьим голосом, –
вон машина, так что решайтесь быстрее! Зачем вы меня поджидали?
Она остановилась и взглянула ему в лицо. И впрямь ничего
романтического в данный момент его лицо не выражало. Только, пожалуй,
озабоченность.
– Что у вас за вопрос, Марк?
Он вздохнул и опять сунул руки в карманы. Что за манера,
ей-богу!
– Марина, вы только не беспокойтесь! Ничего не происходит.
Мне просто нужно… знать.
– Если бы вы всего этого не говорили, я бы точно меньше
беспокоилась!
– Извините меня! – это было сказано почти умоляющим тоном.
Фу-ты, ну-ты!.. Да что ты не мычишь не телишься!
– Марина, Разлогов перед смертью с вами не встречался?
Великая русская актриса перепугалась. На этот раз
по-настоящему. Совсем не так, как пять минут назад, когда ей показалось, что на
нее собирается напасть маньяк. Куда сильнее!
– Что с вами? Марина Олеговна, что случилось?!
Волошин ничего не понимал. Лицо у бывшей разлоговской жены
вмиг состарилось и умерло. Только губы дернулись напоследок и замерли.
– Марина?
– Я с ним не встречалась! Сколько раз можно повторять! Я уже
говорила его… Матрене или Федоре, как ее там!
– Глафире, – осторожно подсказал Волошин.
– Да! Да! Я вообще почти не встречалась с этим вашим
Разлоговым!.. Он заезжал накануне вместе с ней, и она это прекрасно знает, а
больше я его не видела!
– А… когда Глафира Сергеевна спрашивала вас об этом?
– Когда вы притащили ее в мой дом, вот когда! Господи,
почему вы не даете мне никакого покоя?! В чем я виновата?! Зачем вы меня
пугаете?!
– Марина, что вы! Вы только не плачьте, умоляю вас! Я не
хотел вас обидеть! И пугать тоже не собирался!
«Что ему нужно? – думала пришедшая в себя Марина. – Зачем он
спрашивает? Что он может… знать? Да нет-нет, успокойся. Знать он уж точно
ничего не может!»
Детским неловким движением она вытерла влажные то ли от
слез, то ли от дождя глаза, прерывисто вздохнула и понурилась. Краем глаза она
видела, что журналистка Олечка выбралась из кафе и теперь топчется на крылечке
и посматривает в их сторону.
– Мне тяжело говорить о его смерти, – призналась великая
актриса. – Все же он был моим мужем, Марк! И мы любили друг друга…
Такая сентиментальная чепуха обычно нравится мужчинам,
особенно когда речь идет об их «покойном друге». Марк Волошин, по крайней мере,
в эту чушь поверил.
– Да он вообще, кроме вас, никого не любил, – сказал Волошин
мрачно. – Вы простите меня, Марина. Я вас расстроил. А дело-то, в общем,
пустячное. Я никак не могу найти некоторые бумаги. Я точно знаю, что они должны
быть, а найти не могу.
– И… что? – не поняла Марина.
– Я подумал, вдруг они у вас. Может, он оставил вам что-то
на хранение!
– Мне?! – поразилась великая актриса. – Вы думали, что
Разлогов мог мне оставить какие-то там бумаги?! Марк, вы сошли с ума.
Совершенно точно.
– Видимо, да, – согласился Волошин корректно. – Извините,
Марина Олеговна.
– Нет, но с чего вы взяли-то?! – Ей было необходимо получить
ответ на этот вопрос. – Где я и где разлоговские бумаги?
