Чертов Разлогов!.. Помер, и все запуталось.
– Андрей, все будет хорошо! Ну хочешь, я тебе буду звонить?
Вот звонить ему как раз не следовало бы, но Прохоров сказал
мрачно:
– Хочу. И вообще!.. Я никуда не поеду. Останусь с тобой.
– В разлоговском доме? – помолчав, спросила Глафира, и
что-то в ее голосе показалось Прохорову странным. – На разлоговской кровати?
– Прекрати.
– И ты тоже прекрати.
Она была совершенно уверена, что ей ни за что не удастся от
него отвязаться, и теперь ее слегка удивляло, что… удалось. Побушевав немного,
он как миленький повез ее в разлоговский дом, где на самом деле никого не было
и где на нее было совершено «покушение».
Очень странное покушение, между прочим! За все дни,
проведенные в квартире Андрея среди хрома, никеля, платины и палладия,
обливаемая презрением кошки Дженнифер, Глафира ни разу не вспомнила про
покушение, вот ведь какая штука! А вспомнить стоило бы. Вспомнить и подумать
хорошенько. Она подумает и вспомнит, как только доберется до дома, а пока…
Может быть, спросить?
– Андрей, а тогда, помнишь, ты звонил…
– Когда?
– Ну когда меня ударили. Ты ничего не слышал? Никаких
посторонних звуков? Никто не сопел, не кашлял?
– Ты ненормальная.
– Не слышал?
– Не слышал! – заорал Прохоров. – Ничего я не слышал! Ты
вдруг замолчала, и я подумал, что связь оборвалась! А когда перезвонил, ты
трубку не взяла.
– Плохо, – серьезно сказала Глафира, и Прохоров посмотрел на
нее с неудовольствием.
«Плохо» – так часто говорил Разлогов. Он говорил «плохо» в
тех случаях, когда люди обычно говорят «хорошо».
Дорога повернула, пошли перелески погуще и потемнее, лес
подступил к краю шоссейки почти вплотную, кое-где за ельником мелькали веселые
желтые огни ближних дач, а потом опять темнота и черные конусы елок, силуэтами
на фоне дальнего поля, неподвижные, суровые, охраняющие покой тех, кто прячется
за ними, – и людей, и зверей…
Здесь всегда была пропасть лосей, и кабаны забредали.
Однажды лосенок даже на участок зашел, это еще когда не было забора со стороны
леса. Разлогов прибежал за Глафирой на кухню, велел не топать, и она, как была,
в носках, осторожно покралась за ним по дорожке и увидела! Лосенок,
трогательный, худой, большегубый, с шишастыми коленками, стоял совсем близко,
смотрел удивленно. «Мать где-то рядом ходит, – одними губами почти беззвучно на
ухо Глафире выговорил Разлогов. – Не шуми». Притаившись, они смотрели долго, и
лосенок смотрел, вздыхал, принимался жевать веточку, отвлекался на нее, а потом
вдруг опять о них вспоминал, вскидывал голову и уставлялся не моргая. Потом в
чаще затрещало, закачались тоненькие верхушки березок, и за деревьями прошло
что-то большое, темное. Лосенок сорвался с места и пропал с глаз, как его и не
было! Разлогов обернулся к Глафире, глаза у него сияли. «Здорово?» – спросил он
таким тоном, будто он придумал и лосенка, и лосиху, и тоненькие березки, и лес,
и вообще всю жизнь и теперь требовал подтверждения, что придумал хорошо!..
Впрочем, отчасти так оно и было, он эту жизнь себе придумал.
Никому, кроме Разлогова, не пришло в голову покупать землю так далеко от Москвы
и, считай, в лесу! Чтобы успеть на работу, вставать приходилось в шесть, и
поблизости не было ничего, столь необходимого «современному цивилизованному
человеку», – ни супермаркетов, ни заправок, ни ресторанов, ни элитного клуба
«Дача» «только для своих»! И «своих» никого не было. Все «свои» пребывали в
поселках «закрытого типа» – вот шлагбаум, вот асфальт, вот заборы, заборы,
заборы, из-за заборов видны только крыши, крыши, крыши. Одним словом,
красота-красотища!
Земля в лесу мало того что была неудобна, но еще и стоила
бешеных денег, и к земле прилагался примерно миллион разнообразных
обязательств, которые Разлогов на себя брал. Например, содержать близлежащий
лес в порядке, для чего следовало нанять лесника и организовать вывоз мусора.
Разлогов нанимал и организовывал. Следом за ним «в дикую природу» потянулась
еще пара-тройка ненормальных – колбасный магнат, построившийся напротив,
книжный король, построившийся наискосок, и странная личность без определенных
занятий с женой и малюткой, построившаяся в отдалении. Колбасный магнат
вычистил речку, книжный король засеял дальние и ближние поля клевером и
гречихой, а личность без определенных занятий переоборудовала брошенную ферму в
конюшню, завела лошадей и проложила дорогу. Разлогов пошел «смотреть лошадей»,
вернулся в два часа ночи совершенно пьяный, растолкал Глафиру, изложил ей, в
каких сказочных условиях содержатся лошади, которых хозяин – личность без
определенных занятий – выкупил у разорившегося фермера, когда и лошади, и
фермер уже пухли с голоду. Зато теперь у них – у лошадей, в смысле, – такие
стойла, что он сам бы в них жил – Разлогов, в смысле. И в субботу мы с тобой
туда поедем, и я тебе все покажу. Тебе понравится.
Глафира таращила сонные глаза, соглашалась и кивала, потом
заставила его выпить две таблетки аспирина и уложила спать.
Утром выяснилось, что личность без определенных занятий,
содержащая конюшню, – Дмитрий Белоключевский, бывший хозяин нефтяной империи
«Черное золото», бывший олигарх, бывший вершитель человеческих судеб,
отсидевший срок и, по слухам, выторговавший жизнь в обмен на молчание и
собственное неучастие ни в каких делах, ни в политике, ни в бизнесе.
Соседи, таким образом, подобрались простые, бесхитростные и
все как один «любящие природу». За эти годы их усилиями в лес стали
возвращаться звери, в речке завелась рыба, в поле загудели пчелы, лесники,
дюжие дядьки с карабинами, повывели браконьеров, а глава местной администрации
справил себе машину «Ауди», а на оставшиеся от машины деньги организовал хор из
местных старух и теперь возил их в Москву на конкурсы. Автобус для старух,
скинувшись, купили все те же простые и бесхитростные «любители природы»…
В горле вдруг стало тесно и колко. Глафира судорожно
вздохнула. Плакать нельзя. Никак нельзя. Если она не разберется в этом
дьявольском деле, никто в нем не разберется никогда. Надеяться она может только
на себя.
– Приехали, Глаша, проснись!
Пока она доставала брелок с дистанционным управлением,
Прохоров исподлобья смотрел на готический забор, на бузину и рябину, качавшие
тяжелые красные гроздья в свете фар. Там, куда свет не доставал, было темно,
дико и враждебно.
– Как, черт возьми, ты собираешься здесь ночевать?! Как тут
вообще можно жить?!
– Прекрасно, – бодрым голосом отозвалась Глафира. Ворота
дрогнули и стали открываться. – Сейчас я свет зажгу, воду, телевизор включу, и
ты увидишь.
