В кресле с высокой спинкой лежал меховой плед, привезенный
Разлоговым из Дагестана, и книжка, которую Глафира читала тогда, в прошлой
жизни.
Она прошла было мимо, потом вернулась и посмотрела. И
усмехнулась. Александр Николаевич Островский, «Свои собаки грызутся, чужая не
приставай!», сочинение 1861 года.
Ох какой смешной была та Глафира, у которой был муж
Разлогов, собака Димка, кресло с пледом, А. Н. Островский и вообще тяжелая
жизнь! Она ведь всерьез тогда считала, что жизнь ее тяжела, почти невыносима! И
для того чтобы понять, как она была тогда беззаботна и легко счастлива с
невыносимым и тяжелым Разлоговым, ей пришлось – всего ничего! – состариться на
сто тысяч лет.
Глафира вошла в спальню, нашарила выключатель, зажмурилась,
потом открыла глаза и включила свет. Она ни разу не была здесь… после того, как
нашла Разлогова, ночевала в гостевой комнате, где жил когда-то веселый печник.
В спальне было полное разорение – вывороченные вещи, смятая
постель, какие-то бумажки на полу. Глафира никого сюда не пустила и сама
убирать не стала. Осторожно ступая между бумажек и вещей, она прошла в гардеробную
и закрыла за собой дверь.
В гардеробной был и туалетный столик, и креслице –
предполагалось, что Глафира должна наводить здесь красоту, но она никогда ее
тут не наводила. На столике стояли фигурки – в основном собаки – и шкатулки. В
шкатулках хранились Глафирины драгоценности.
Разлогов называл их «обезьяньи цацки».
Все остальное место занимали открытые и закрытые шкафы с
одеждой. Глафирины – с правой стороны, разлоговские – с левой.
Не стоило этого делать, но Глафира, опустив сумку в
креслице, подошла и отодвинула громадную зеркальную дверь. За дверью открылись
ряды пиджаков и рубашек. Она всегда недоумевала, зачем одному мужику столько
одежды?! Из глубины шкафа на нее пахнуло запахом Разлогова, таким знакомым и
таким забытым! Глафира закрыла глаза. Ей всегда нравилось, как он пахнет, она
гладила его по голове, а потом нюхала свою ладонь – просто так. Запах был такой
узнаваемый, как будто Разлогов из шкафа шагнул ей навстречу.
– Помоги мне! – сказала Глафира его пиджакам. – Помоги мне,
пожалуйста, прямо сейчас.
Стянула с вешалки первый попавшийся пиджак и нацепила на
себя, прямо на голое тело.
Вот так-то лучше.
Не глядя в зеркало, она решительно устроилась за туалетным
столиком, вытащила из сумки журнал и нашла фотографию. И некоторое время ее
изучала. Если бы у нее была лупа, она бы еще и в лупу посмотрела, хотя и без
лупы все было ясно.
Красавица Олеся Светозарова – так, кажется? – с ногами
сидела в кресле, одетая в белоснежную мужскую рубаху, распахнутую на высокой
груди ровно настолько, насколько можно для делового журнала, а не «специального
издания для мужчин». Белые волосы перекинуты на одну сторону, и видно
очаровательное маленькое ушко, без всяких серег. Длинные руки обхватывают
атласное загорелое голое колено. На пальце сияет неправдоподобно огромный
бриллиант в странной оправе.
Глафира подняла журнал к глазам, хотя там нечего было
рассматривать!.. Все и так видно. На пальце красотки Олеси веселый золотой
бегемот, сделанный очень искусно, держал в пасти бриллиантовый мяч. Когда
Разлогов подарил Глафире это кольцо, она сказала, что ей жалко бегемота. Что
он, как дурак, все время с разинутой пастью! Разлогов захохотал и сказал, что
отдаст кольцо переделать, и бегемот будет держать мяч в лапах. Переделать так и
не собрались, но Глафира знала совершенно точно – это ее кольцо! И про бегемота
все знала.
Бегемот жил в зоопарке города Калининграда, и жил он там
неважно, так себе. Глафира, которую до обморока пугала любая несвобода,
несколько дней мучилась, жалела бегемота. Он в своей тесной клетке не мог не то
что ходить, но даже поворачиваться – ему негде было развернуться. Бегемотов лоб
упирался в прутья с одной стороны клетки, а зад – в прутья с другой стороны. И
вонь, невыносимая, одуряющая! Глафира простояла возле бегемота две минуты, и
вещи пришлось отдавать в гостинице в чистку, так ужасно от них пахло!..
Промучившись некоторое время в одиночку, Глафира рассказала
о бегемоте Разлогову. Того совершенно не интересовал бегемот, его интересовало
только предстоящее открытие стекольного производства на белых карьерных песках
Калининградской области, он отмахнулся, а когда Глафира привязалась вновь –
рассердился.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Купил бегемота и перевез
его к нам на дачу?! Купил зоопарк и перестроил по-новому?!
Открытие производства состоялось, губернатор Кольцов
присутствовал лично, разрезали ленточку, расхаживали по цехам с важным видом и
в касках, телевидение снимало, все как следует.
– Тимофей Ильич, – сказала Глафира губернатору на
торжественном приеме, – спасите бегемота. Спасите, а?
Разлогов изменился в лице. Губернаторская охрана изменилась
в лице. Журналисты изменились в лице – запахло сенсацией. Губернатор, по
слухам, человек страшный, поднял брови.
– Он там даже шевельнуться не может, – поспешно продолжала
Глафира, боясь, что ее сейчас оттеснят и она не успеет досказать, – ему там
нечем дышать! Он хуже, чем смертник, который ждет приговора, а он ни в чем не
виноват! Это не просто пытка, это медленная, извращенная казнь!
Губернатор смотрел на нее сквозь очки без всякого выражения,
как древний бурятский бог. Разлогов твердо взял ее под локоть. Журналисты
тянули руки с диктофонами. Охранник колебался, не зная, что делать, и видно
было, что он в замешательстве.
– Я посмотрю, что можно сделать, – наконец сказал Тимофей
Кольцов, и все выдохнули с облегчением.
От Разлогова ей тогда страшно попало. А через год из
Калининграда пришло приглашение для Разлогова на какой-то экономический форум,
и отдельное – для Глафиры Сергеевны. В ее конверт был почему-то вложен входной
билет в зоопарк стоимостью в пятьдесят рублей. В зоопарк они с Разлоговым пошли
вместе, за свой билет он уплатил в кассу.
Бегемот жил во дворце.
У него был дворец в духе гасиенды из романов Майн Рида с
балюстрадой. По балюстраде бегемот прогуливался, а в гасиенде у него помещался
зимний бассейн. Летний бассейн помещался на лужайке перед дворцом, рядом
располагались болотце, в котором бегемот валялся, и какие-то специальные
заросли, в которых он топтался.
– Н-да, – сказал Разлогов, вернувшись в гостиницу. Он вообще
заговорил только в гостинице, всю дорогу молчал, – если точно известно, что
ничего нельзя сделать, значит, можно ничего не делать. Оказывается, самое
главное – не знать, что ничего нельзя сделать, и тогда все сделать можно!..
После этого он подарил ей кольцо, сделанное на заказ
итальянцем-ювелиром. Единственное в мире кольцо в виде веселого бегемота.
