Но подделки «синьору Глэдис» не интересовали! На пальце
Олеси Светозаровой было ее кольцо – единственное в мире!
Кое-как распрощавшись с экспансивным итальянцем, пообещав
звонить и заходить, когда будет в Милане, Глафира снова села в кресло и взялась
за журнал.
Мистика какая-то.
Кольцо было только одно, это теперь ясно. Разлогов потратил
на него кучу времени и денег. На бабочку, пантеру и цветок не согласился. Тут
Глафира усмехнулась – бабочки и цветы, надо же!.. Он долго ждал, когда на
бриллиантовой бирже в Антверпене будет торговаться подходящий камень. Максимус
Росси сделал из этого камня сверкающий мяч. Разлогов сказал ему, что кольцо –
для любимой, или нет, еще хуже, для возлюбленной.
Она, Глафира, возлюбленная Разлогова?!
Впрочем, у итальянцев одна любовь на уме!..
– Сейчас не время думать про любовь, – строго сказала себе
Глафира, и голос ее прозвучал жалко. – Сейчас нужно понять, как бегемот попал к
Олесе, а потом вернулся на место! Как?!
В разлоговском пиджаке и с бегемотом на пальце Глафира
спустилась вниз, в гостиную, и разожгла в камине огонь.
Топить камин ее научил Разлогов. Учил долго – складывать
дровишки «шалашиком», отдирать бересту, стругать лучинки, махать газетой.
Химической жидкостью для растопки Разлогов никогда не пользовался, считая это
«неспортивным». У него были какие-то странные представления о жизни!..
Березовые поленья, сложенные «шалашиком», затрещали, когда
Глафира щедро полила их неспортивной жидкостью для растопки, веселое пламя
побежало вверх, и в трубе загудело.
…Кофе, что ли, выпить? Или сразу водки?
Водку пить Глафира не стала, а кофе варить было лень. Она
разыскала в каморке за дверью унты, которые Разлогов привез из Иркутска,
натянула и уселась близко к огню.
Итак. Кольцо было сделано в единственном экземпляре, и оно
сейчас у Глафиры на пальце. Но вот фотография, и на этой фотографии такое же
кольцо на пальце у Олеси Светозаровой. Как это может быть? Никак не может, если
только Разлогов не дал ей поносить Глафирино кольцо!
Как может быть связано кольцо с… убийцей? И есть ли такая
связь вообще?
Если предположить, что убийца Олеся, значит, она могла
забрать из коробочки кольцо, а потом вернуть обратно, дав Глафире по голове.
Если это так, значит, она знала о кольце, знала, где оно лежит и как попасть в
дом, – не через забор же она лезла! Да и не перелезешь через него… Только вот
зачем? Зачем убивать Разлогова, который давал ей деньги и платил за ее
фотографии в дорогих журналах? Зачем красть кольцо? Только для того, чтобы в
нем сфотографироваться?! И – вообще глупость! – зачем тогда возвращать его на
место?! Да еще с таким риском?!
Кто ударил Глафиру по голове? Зачем приезжал Волошин? Кто
выключил видеонаблюдение? Куда из дома девался мастиф Димка? Если его убили, то
где и как?! Почему все врет Марина Нескорова, великая актриса? В свой последний
день Разлогов должен был с ней встретиться – и они встречались! Глафира это
точно знает!
Надо бы все-таки кофе выпить. Или водки.
Подумав про кофе и водку, Глафира потерла лицо, горевшее от
каминного жара, и осталась сидеть.
Самый трудный вопрос – Прохоров. Почему он так легко
согласился оставить ее в пустом и опасном доме? Почему уехал? И еще…
Глафира закрыла глаза.
Почему он оставил у себя на кухне журнал? Оставил так, чтобы
она обязательно его увидела! Он прекрасно знает, что ей… это неприятно. Он –
самый близкий человек. Он ее любит. Можно, конечно, позвонить и уточнить вопрос
с любовью, но и так понятно, что он ответит! Она, Глафира, на его месте ни за
что журнал не оставила бы! Или это было сделано специально, чтобы она… что-то
увидела? Например, фотографию с кольцом!
Но зачем?! Зачем?!
В кармане разлоговского пиджака зазвонил телефон, и Глафира
выхватила трубку.
– Андрюша! Как хорошо…
Тут она вдруг сообразила, что это может быть вовсе не
Андрюша – на номер-то она не посмотрела! Она оторвала трубку от уха и
взглянула. Так и есть – номер совсем незнакомый.
– Алло? – осторожно позвали из телефона. – Глафира
Сергеевна?..
– Я вас слушаю.
– Глафира Сергеевна, меня зовут Ольга Красильченко, я
специальный корреспондент…
Глафира перебила ее замороженным голосом:
– Я не даю сейчас никаких интервью. Извините.
– Нет-нет, – заторопилась журналистка, – я все понимаю, вы в
таком состоянии! Но мне не нужно интервью, уверяю вас! Мне нужен только
короткий комментарий…
– Комментировать я тоже не могу, – отрезала Глафира.
– Вы не поняли! – возопила журналистка. – Не кладите трубку,
Глафира Сергеевна, умоляю, умоляю.
– Да не надо меня умолять.
– Одна секунда, один короткий вопрос! Это связано не с
кончиной вашего супруга, а исключительно с его бывшей женой!
У Глафиры моментально вспотели ладони. Разлогов говорил, что
руки у нее вечно мокрые, как у лягушки. Его это раздражало.
– При чем здесь Марина?
– Я делаю о ней материал, и мне нужно задать вам всего один
вопрос. Малюсенький! Кро-о-хотный! Поймите правильно, Глафира Сергеевна!
Прижав телефон к уху плечом, Глафира вытерла руку о джинсы.
Вот только разговоров о Марине ей сейчас не хватает! И
вообще все это очень странно, очень…
– У нас большой материал, – продолжала наседать журналистка.
Она говорила очень быстро, чтоб не перебили, но елейно-умоляющие нотки из
голоса все же не убирала. – Огромный. И вся-вся биография там, все театры,
успехи, громкие постановки, одним словом, жизнь! Мужья – их, слава богу, всего
два! И один из них… вы меня извините…
– Извиняю.
– И фильмография, и режиссеры именитые, она ведь у самого
Гришковского снималась, и фон Триер ее приглашал, да она ему отказала! – Это
было сказано с гордостью.
– Чем я-то могу вам помочь? – осведомилась Глафира. –
Меня-то фон Триер никуда не приглашал!
– Нет-нет, не в этом смысле! – Журналистка Ольга
Красильченко, поняв, что ей не отказывают, приободрилась и стала не такой
елейной. – У меня вопрос об их отношениях!
Глафира моментально обозлилась:
– Чьих? Ларса фон Триера и Марины Нескоровой?
