Она оглянулась, рукой, свободной от бутылки, потянула
Прохоров за «неглиже» и поцеловала в грудь, под шеей.
«Мне нужно с ней поговорить», – тупо подумал Прохоров.
– Ну что? Что папочка скажет за кексик? Хочешь? Фу какой
бука! Жулька, почему наш папочка такой бука? Давай его развеселим! Мало того,
что почти неделю тут чужую тетку держал, так еще и бука!
– Олесь, – сказал Прохоров, мечтая о том, чтобы долго и
разнообразно, – ты что? Дура совсем? Какой тебе сейчас, на хрен, кексик?!
– Ну не буду, – тут же согласилась она. В конце концов
кексик отлично можно и в ванной употребить, он от этого не протухнет. – Не
буду, не буду! А что ты такой зелененький, Дрюнчик? Заработался? Укатали сивку
крутые горки? Ну за тебя!
И она залпом проглотила водку. Атласные груди поднялись и
опали.
– Олесь, какого… какого лешего ты приперлась в редакцию, да
еще нашумела там, как последняя сукина дочь?
– Так это когда-а-а бы-ы-ыло!..
– Когда бы ни было! Я тебе велел тихо сидеть, а ты чего?!
Олеся снова капала в чашку водку и вся сосредоточилась на
этом занятии. Прохоров бутылку отобрал и чашку принял.
– Ну Дрюня!..
– Куда делось кольцо?
Она посмотрела на него. Глаза у нее так блестели, что
Прохоров подумал – должно быть, кексик она сегодня уже принимала!
– Я тебя спрашиваю, куда делось кольцо?
Она заморгала и сложила великолепные руки на великолепной
груди.
– Так я же ж… Я ж потому до тебя и прибежала, что таки да,
кольцо пропало! И вот что хочешь, а за этих твоих журналюг…
– Говори нормально! – прикрикнул Прохоров. – Хватит
ломаться!
Олеся подхватила Жульку-Дженнифер и прижала ее к груди.
Кошка поглядывала вопросительно, но и не думала сопротивляться.
– Так я и говорю. Я тебе объясняю. Они приехали, и все было
чики-поки, и фотки я им все отдала, и ту самую тоже отдала…
– Я знаю, видел ее в наборе.
– В каком наборе?
– Неважно. Они приехали, ты отдала им фотографии, потом
Сапогов тебя снимал, а Столетов брал интервью…
– Ай брось ты! Ну я тебе по телефону это все уже тыщу раз
говорила! Потом они меня с кольцом фотографировали. Ну один фотографировал, а
другой рядом стоял! И, между прочим, та-ак на меня смотрел! – Она оживилась,
потрясла Дженнифер и поцеловала ее в морду. – Та-ак смотрел! Я думала, штаны
снимать начнет, представляешь?
– Куда могло деться кольцо? – свирепо спросил Прохоров и
забрал у нее кошку Дженнифер. – Парни утащить его не могли, ты это прекрасно
понимаешь.
– Да почему не могли, конечно, могли! Да у них вид ни боже
мой какой прекрасный! А оно у меня просто так в будуаре лежало, без всякой
охраны! В кулечке бархатном и в коробушке! Да кто угодно мог влезть и схапать!
– Дура! – заорал Прохоров так страшно, что она отшатнулась,
а Дженнифер с испугу брякнулась на пол. Внутри у нее что-то громко екнуло. –
Идиотка! Мало того, что бриллиант просрала, так еще в редакцию приперлась права
качать! Тварь безмозглая! Где я теперь буду его искать?! У кого он может быть?!
Что этот человек с ним станет делать?!
– Ну… носить, – пролепетала Олеся Светозарова и икнула от
страха, – или в скупку сдаст… задорого…
– Да кольцо никогда не должно было нигде всплыть! Оно должно
было оставаться у тебя! Ты понимаешь, что, если начнется расследование, тебя
посадят?!
– За… за что посадят? Куда… посадят?
– В тюрьму! Оно должно было навсегда остаться у тебя! Куда
оно делось?! Отвечай мне! Продала?! Кому продала?!
– Я… я… – Олеся заплакала еще громче, а кошка Дженнифер
убралась под стол, – я никому… ты же говорил… я ни за что… чтоб мне никогда…
Дрюся, ты что?! Я ничего никому! Вот те крест! Все как было велено! Ей-богу, не
знаю, кто его попер, кольцо это проклятущее. Чтоб ему сгореть!
Прохоров оттолкнул ее так, что она свалилась с табуретки.
Загрохотала чашка, скинутая со стола.
– Я тебя убью, – сказал Прохоров брезгливо. – Прямо сейчас.
– Как… как вы сюда попали? – трясущимися губами выговорила
Глафира. – Что вам от меня нужно?!
– Узнаешь!
Глафире показалось, что в саду вдруг грянул гром и молния
сверкнула. А может, блеснул под светом фонарей старухин плащ.
– Дай мне войти.
Глафира замотала головой.
– Посторонись, кому сказано!
И Глафира отступила. Старуха вошла. За ней по ковру
потянулся след мокрых галош. Глафира, как во сне, последовала за ней.
– Что вам здесь нужно?!
Старуха дошла до вешалки, утвердила на полке свой саквояж и
стала снимать плащ. Глафире показалось, что невыносимо завоняло нафталином.
Сопя, старуха расстегивала пуговицы. Из-под платка торчали седые космы.
– Ну веди в дом, хозяйка! – последнее слово прозвучало
ругательством. Старуха плюнула им Глафире в лицо.
– Я не понимаю…
– А я тебе объясню, – ласково пообещала старуха. – Ну что?
Так и будем в передней топтаться? Лакеи-то твои где?
– Какие… лакеи?
– Ну прислужники, опричники твои! Зови их – старуху гнать!
– Здесь никого нет, – зачем-то сказала Глафира. – Я одна.
Она вдруг напрочь забыла, как зовут эту косматую
отвратительную старуху, которая караулила ее в квартире великой русской актрисы
и так и не налила ей чаю!
– Одна так одна! – как-то даже ухарски ответила старуха и
двинула в комнату, в самое сердце готического разлоговского дома. Глафира
стояла у распахнутых двустворчатых дверей и с места не двигалась.
– Да ты проходи, проходи! – пригласила старуха почти весело.
– Чего в дверях-то мыкаешься, как не родная!
– Что вам от меня надо? – как заведенная повторила Глафира.
– Как вы здесь оказались?!
– Как оказалась – не твое дело, – объявила старуха. – А вот
чего надо… Долгий у нас с тобой разговор будет, хозяйка!
– Никакая я вам не хозяйка!
Старуха усмехнулась неприятно:
– Как же так, не хозяйка! Бывшего хозяина жена, стало быть,
хозяйка! – Она помолчала, огляделась по сторонам, задрала подбородок, из
которого торчали жесткие седые волосы, и потолок осмотрела тоже. – А хочешь, я
тебе чаю подам? Чтоб уж как положено! Хоть я никогда у таких, как ты, в
услужении не бывала…
