– А дальше? – заинтересованно настаивал мэтр.
– Ведь мы такими родились на свете, – дочитала Глафира, –
чтоб не сдаваться нигде и никогда.
– Кто написал?
– Лебедев-Кумач. Тысяча девятьсот тридцать четвертый год,
«Марш веселых ребят». Только там не «будем», а «можем».
– Мы? Мы и можем, и будем непременно!
– Нет, – улыбнулась Глафира. – В тексте так: «Мы можем петь
и смеяться, как дети, среди упорной борьбы и труда…»
– Умница, – вдруг сказал Красавин как-то грустно. – Просто
умница. Да, в общем, сразу видно, что умница. Не актерка. Актерки все дуры.
Куда только мозги деваются?! Хорошо, когда в талант!..
От похвалы Глафира покраснела. Вот если б мне кто-нибудь
когда-нибудь сказал, что я окажусь в доме Даниила Красавина и он назовет меня
умницей, я бы плюнула тому в лицо, пронеслось у нее в голове. Улыбаясь и очень
гордясь собой, Глафира глубоко вздохнула, огляделась по сторонам и вдруг
замерла, как будто знаменитый режиссер ударил ее кулаком в живот.
Дыхания не стало совсем, и, чтобы не упасть, Глафира
схватилась за плечо Сапогова, возившегося со своими треногами и «зонтиками». Он
на нее оглянулся.
На стене, завешанной фотографиями, одна выделялась особо.
Она была больше всех, черно-белая и очень выразительная. Она висела как будто
отдельно, несмотря на то, что вместе с остальными! Но остальные расступались
перед ней, расходились, не приближаясь.
На фотографии был какой-то луг без конца и без края, одинокое
туманное дерево вдалеке, и на переднем плане трое. Все трое были счастливы и,
казалось, отделены этим счастьем от всего остального мира. Одним из этих
счастливых был великий Даниил Красавин. Второй Марина Нескорова, а третьим…
Третьим был Разлогов.
– Да, – сказал у нее за плечом Красавин. – Вы правы. Хорошая
фотография. Так давно это было!
Он помолчал и добавил:
– Марина Нескорова – любимейшая из моих учениц! Жаль только…
– Что? – не поворачиваясь, спросила Глафира сухими губами.
– Все ушло в талант. – Красавин еще помолчал и добавил: – На
жизнь ей Господь ничего не оставил. Один сплошной талант!
Варя даже не сразу поняла, что сегодня суббота. Она
проснулась на диване в «маленькой» комнате – у них были две комнаты –
«маленькая» и «большая», – увидела, что за окном светло, подскочила, побежала,
пустила в ванной воду, на кухне включила чайник, пулей полетела в свою комнату,
на ходу сдергивая пижамные штаны.
Опоздала, опоздала!..
В одну секунду она почистила зубы, еще за две приняла душ,
напялила юбку – потом оказалось, что задом наперед напялила, – и ворвалась в
кухню.
– Случилось чего, Варюш? – миролюбиво спросил отец и зевнул.
Он бочком сидел у стола – у них на кухне можно было сидеть только бочком, –
таращил сонные глаза.
– Привет, пап.
Загремели ложки и чашки, загрохотали банки и коробки. Посуду
вчера вечером решено было не мыть, а «бросить, как есть, до утра», таким
образом Варина кружка, подаренная когда-то Разлоговым, оказалась на самом дне,
заваленная тарелками и кастрюлями. Варя выудила кружку – обрушив тарелки и
кастрюли, – и стала остервенело ее мыть под горячей водой. Кружка была
скользкая, жирная от тарелок и кастрюль, а вода слишком горячая, и Варя кружку
выронила.
– Ах!
– Варюш, чего такое с тобой?! Порезалась? Дай я гляну!
Белые фарфоровые осколки разлетелись по всей раковине, а
отколотое ушко ручки ускакало на пол. Вода хлестала, заливала спереди серую
офисную юбку. Держась обеими руками за край раковины, Варя поначалу отчаянно
шмыгала носом, судорожно глотала слюну, а потом все же заревела, громко,
по-детски.
Подошел отец, отогнал ее от раковины и воду закрыл.
– Да что такое с тобой, Варвара? Что ты с утра пораньше
буянишь?
Он не понимал, что от Разлогова теперь у Вари совсем ничего
не осталось, что она опоздала на работу, что жизнь никогда не будет прежней, и
ее, кажется, в чем-то подозревает Волошин, а она и не подозревает, она точно
знает о его темных делишках, и это невыносимо, невыносимо, потому что она
привыкла уважать своих «принцев». Уважать их и гордиться ими – и ей тогда было
так радостно, так свободно! А теперь одного из них нет, а второй оказался даже
не свинопасом, а жуликом!..
– Я не могу, – рыдала Варя, пока перепуганный отец капал ей
валерьянку, – как ты не понимаешь, что я не могу! И кружка!.. Кружка
разбилась!..
– Да и шут с ней, с кружкой! Папа тебе новую купит! На, на,
попей! Попей и не реви больше!
Но он ничего не мог понять, а она ничего не могла объяснить!
У нее был свой мир, и он казался ей совершенным. Может быть,
немного неправдоподобным, немного ненастоящим, но – прекрасным! В этом мире
«взрослых» мужчин, больших дел, важных событий правили два принца, Разлогов и
Волошин. И они оба принадлежали Варе. Должно быть, они удивились бы и не
поверили, если б узнали, что принадлежат… секретарше, но суть в том, что они
никогда бы об этом не узнали! Они и о ней-то, о Варе, едва знали! Должно быть,
окажись каким-нибудь утром в приемной другая девушка, похожая на Варю, они бы и
не заметили подмены. Но это неважно, совершенно неважно! Зато она знала о них
все – или почти все!
И дело не только в расписании встреч. Она знала, кто из них
всегда опаздывает, кто пьет кофе с сахаром, кто вечно забывает звонить матери.
Она посылала водителей покупать розы их женам и мимозы возлюбленным, она
договаривалась с сервисом, чтобы побыстрее сделали машину, заказывала билеты на
самолет и покупала им виски и сухую колбасу.
И она всерьез считала, что лучше их нет никого на свете! Она
считала так не потому, что была глупа и не видела никаких недостатков, а как
раз потому, что знала все недостатки наперечет – у одного одни, у другого
другие, – и все эти недостатки ей очень нравились. Если только недостатки могут
нравиться, а оказалось, что могут! Поначалу ее огорчало, что ни один, ни другой
принц не видит в ней потенциальную принцессу. Она была самой обыкновенной
девушкой, и, как самой обыкновенной девушке, ей все не терпелось переписать эту
сказку – сказку о деловых принцах, – в другую – сказку о Золушке. Ну чем она не
принцесса?! Она умна, быстро учится, она даже очки стала носить, как Глафира
Разлогова, хотя всю жизнь носила линзы! Да, она одета победнее, держится не
слишком по-королевски и понятия не имеет, кто такие «ваганты», изучением
которых, кажется, занималась разлоговская жена, ну и что?! Зато она, Варя,
хорошенькая. И… всегда рядом, а это важно, кто бы там что бы ни думал!..
