Но принцы не обращали на нее внимания, и со временем ей
стало казаться, что так даже лучше, намного лучше! «Высокие» отношения тем и
хороши, что чисты, прозрачны, понятны, никто не отводит глаз и не краснеет
пятнами после корпоративной вечеринки! Что-то, должно быть, все-таки есть в
этом нелепом и устаревшем понятии, которым были озабочены все русские писатели
и которое называется «женское достоинство». Она, Варя, была… достойная! Она
уважала принцев, а принцы уважали ее – так красиво! Красиво, интересно, надежно
устроено, и тут все кончилось!
Всему пришел конец, вон, даже кружка разбилась!
– Варюша, да что ж ты так убиваешься-то?! И матери, как на
грех, нет, унесло ее!
– Ку… куда? – проикала Варя, стуча зубами о край стакана.
– Да у нее ж каждую субботу эти самые танцы живота! Ты что?
Забыла?
Варя перестала стучать зубами о стакан и подняла на отца
глаза.
– А сегодня… суб… суббота?
– Совсем ты, Варюша, до ручки дошла, – сказал отец огорченно
и принял у нее стакан. – Совсем тебе голову заморочили на этой твоей дурацкой
работе.
– Пап, сегодня суббота, да?
– Кофейку тебе сварить? А хочешь, блинчик испеку? С
вареньицем! Ты маленькая очень блинчики любила.
Варя вздохнула глубоко и посмотрела на свою юбку, спереди
всю в пятнах от воды. Как это она забыла, что сегодня суббота?.. Что такое с
ней случилось?..
Отец суетился у плиты, громыхал сковородкой, лез в самый
дальний ящик за мукой – приготовился спасать дочь блинчиком. Он знал, конечно,
что дочь давно выросла и блинчиком ее не спасешь, но как же быть-то?.. Он
ничего не понимал в «тонких материях», которые он называл «мерехлюндии», не
понимал дочкиных слез, вздохов и метаний, но видел, что ребенку худо, а чем
поможешь-то, разве что блинчиком? Да ведь штука в том, что блинчиком-то не
поможешь, и он это понимал!
У отца была расстроенная спина и, кажется, даже руки
дрожали, и Варе вдруг стало так его жалко, что она опять заревела.
– Варюш? Ты чего, Варюш, а?..
– Пап, посиди со мной.
– Так я сейчас вот только тесто заведу и посижу…
– Пап, не надо мне ничего!
– Как не надо? – совсем уж потерялся отец. – Как это так, не
надо?! Горяченького съесть – первое дело…
– Папа, посиди со мной, а?
Отец сунул сковородку на плиту, неловко пристроил мешок с
мукой на край заставленного посудой стола и приткнулся рядом с Варей. Вид у
него был несчастный.
– Ты бы с матерью поговорила, Варь. Она лучше разбирается!
– В чем разбирается?..
Отец скосил на нее глаза, печальные, как у больной собаки, и
махнул рукой, совершенно безнадежно.
– Да во всем! Она у нас по всем вопросам… специалист, сама
знаешь! Может, чего подскажет…
И отец стал сгребать крошки со стола. Соберет кучку, потом
прижмет пальцем, чтоб не рассыпалась, и опять собирает. Варя следила за его
рукой и ничего не понимала.
– Пап, ты чего придумал-то? Ты-то из-за чего страдаешь?..
Отец вздохнул и опять пригнал свою кучку.
– Ты небось влюбилась, Варюш, – выговорил он с усилием и
вдруг покраснел, как школьник. – Из-за этого и мерехлюндии всякие! А я не умею
про это говорить. Чего со мной про это разговаривать, когда я ничего не
понимаю! Лучше уж с матерью.
Варя опять засопела – господи, он и правда ничего не понял,
ничего!
– Ни в кого я не влюбилась, – начала она сердито, – что ты
все придумываешь чепуху какую-то?! У меня на работе проблемы, а ты – влюбилась!
Да я, если хочешь знать, никогда в жизни ни в кого не влюблялась и не
собираюсь, потому что…
На протяжении ее речи отец вдруг задышал свободнее,
задвигался, пересел поудобнее, не боком, не как больная собака! Как будто Варя
каждым своим словом снимала неимоверную тяжесть с его плеч, и он постепенно
распрямлялся, радуясь и не веря, что тяжести больше нет.
Варя остановилась.
– Пап, ты чего?!
– Так ведь я думал, что у тебя того…
– Чего у меня, пап?
– Любовь какая-нибудь неподходящая нарисовалась!
– Какая неподходящая любовь?! – почти завизжала невесть
почему почувствовавшая себя оскорбленной Варя.
– Такая, такая, – заговорил отец умоляюще. – Не сердись. Я
думал, ты в своих верхах влюбилась в какого-нибудь… негодяя, а он и знать тебя
не желает!
Теперь Варя оскорбилась всерьез. В негодяя – надо же! Какие
же они негодяи?! Они умницы, работают день и ночь, они умеют держать удар, они
сильные, сделавшие себя сами…
…Опять выходит какая-то ерунда. Опять она думает про
Волошина с Разлоговым. Но ни в одного, ни во второго она никогда не влюблялась,
разве что чуть-чуть! Один из них умер, второй явно замешан в темные дела, так
почему она все время думает… о них?!
– Папа, – заглушая свои мысли, метавшиеся, как перепуганные
рыбки в садке, твердо сказала Варя. – Ни в каких негодяев я не влюбилась.
– Слава богу, – вставил отец.
– И не собираюсь.
– Тут ведь знаешь как?.. Вроде и не собираешься, а уже
готово дело…
– Никакое дело не готово!
– И добро бы, они там у тебя нормальные люди были! А то
ведь… ты прости меня, Варя, нечисть всякая. Им хорошую девушку погубить ничего
не стоит, это вроде игра такая. Поиграют с тобой, как со щенком доверчивым, да
и вышвырнут вон! А ты на всю жизнь… калекой останешься.
– Папа!
– Что? Ну что? Там же ведь порядочных людей нету, откуда они
там возьмутся, порядочные-то? Порядочные наверх не попадают, им туда ход
заказан. А ты маленькая еще, где тебе разобраться…
– Мне двадцать шесть лет!
– Я и говорю, – заключил отец грустно. – Одна надежда у
меня, что ты умница, а волки эти… Ну не всех же им жрать. Тебя, может, и
пожалеют.
– Папа, я никому там не нужна, – твердо сказала Варя. – Это
для тебя я самая распрекрасная, а для них я… никто. Нуль. Пустое место.
Волошин, по-моему, до сих пор не знает, как меня зовут!
– И слава богу, – быстро вставил отец, – слава богу!
– Да что ж хорошего-то?! Ко мне Вадик клинья подбивает,
водитель. Вот он нормальный человек, да? Порядочный по определению, потому что
наверх не пробился, так и помрет водителем! Следовательно, не волк. Меня не
сожрет. Так, что ли?!
