Субботним утром в Москве было пусто и гулко, как в
ресторане, из которого все разошлись, и вновь веселье начнется еще не скоро,
под вечер! Редкие прохожие брели, подняв воротники, одинокие машины, не
разобранные со вчерашнего дня, были кое-как приткнуты к припорошенному сухим
снежком тротуару, и Дэн вдруг подумал, что у машин усталые и недовольные морды.
Ледяной ветер лез за воротник, и руки сильно мерзли, а
перчатки он позабыл. Размышляя о том, что сейчас, до Глафиры, он съест омлет и
выпьет самую большую кружку кофе со сливками и шоколадной крошкой, а потом,
когда она появится, станет шикарно покуривать и прихлебывать «двойной эспрессо
без сахара», он размотал с шеи шарф, с удовольствием принюхиваясь к запахам
кофе и вкусной еды, и тут увидел ее. Она сидела совсем близко, смотрела в окно,
и перед ней стояла огромная кружка – с белоснежной шапкой взбитых сливок,
припорошенной шоколадной крошкой.
Дэн помедлил, пристроил на плечо сумку и подошел.
– Здрассти.
Глафира посмотрела на него, и он вдруг быстро и глубоко
вздохнул.
– Привет. Спасибо, что пришли. Сегодня суббота, а я
совершенно про это забыла! Заставила вас ехать, да еще так рано.
Дэн пожал плечами и плюхнулся напротив.
– Мой муж Разлогов, – продолжала Глафира, – всегда говорил,
что в выходной день в приличный семейный дом можно звонить не раньше часа дня!
До часу все спят, и звонить нельзя.
Дэн, который обычно спал не до часу, а пока мать не разбудит
– хоть до трех! – сказал, что у него очень много работы и по субботам он встает
ни свет ни заря. Чтоб работать.
Кажется, она не поверила ни одному его слову.
– Давайте завтракать, – предложила она, – а потом уже
разговаривать. А то так, на пустой желудок, беседовать неинтересно.
Дэн сказал, что он вполне может разговаривать, а завтракать
как раз вовсе не обязательно. Вот какую гордость демонстрировал Глафире
Разлоговой Дэн Столетов! Вот какие гастроли давал!..
Пока она заказывала свой омлет, Дэн быстро ее рассмотрел.
Она тоже выглядела утомленной, как будто не спала – может, вправду не спала?..
Под глазами тени, щеки бледные, и словно мерзнет – огромный вязаный шарф, в
котором она вчера была, лежал у нее на коленях, и она время от времени
подсовывала под него руки, грела, наверное.
Когда Дэн, согласно ранее продуманному сценарию, заказал
двойной эспрессо без сахара, Глафира Разлогова посмотрела удивленно, сверкнули
ее очки, за которыми ничего было не разглядеть.
– А поесть? – спросила она как-то очень просто. – В такой
холодный день обязательно надо поесть!
Дэн не мог рассказать ей про «сценарий», про бессонницу, про
то, что он сильно нервничал со вчерашнего дня и до сих пор никак не отойдет! И
признаться в том, что есть перед ней ему неловко, не мог тоже!
– Ну как хотите, – сказала она, словно сожалея, и он решил,
что чем-то уже ее разочаровал.
…Ты не можешь ее разочаровать! Она ведь тебя даже не
замечает. Только по-своему, по-умному, не как те, которые всех собеседников по
телефону называют «Мася»! Ты ей для чего-то нужен. Что-то ей нужно узнать
такое, что, может быть, знаешь только ты один. Вот и сиди спокойно, пей свой
кофе, раз уж завтракать не стал, ни о чем… таком не думай.
…Как же не думать, если думается?..
– Денис, может, вы все-таки съедите, ну хоть булку с маслом!
– Называйте меня Дэн.
Тут она вдруг улыбнулась.
– А вы меня Глэдис!
Он не понял.
– Почему Глэдис?
– А почему Дэн?
Он пожал плечами. Ну а как иначе-то? Мамино обращение
«Дениска» не годится, а Дэн – и шикарно, и современно!
– У меня есть знакомый итальянский ювелир, – и она отправила
в рот кусок омлета, – так вот он утверждает, что у русских совершенно, ну
совершенно европейские имена! Мы с вами – подтверждение его теории! Я Глэдис.
Вы Дэн.
Смеется, понял журналист Столетов. Она надо мной смеется.
– Кстати, именно этот итальянец сделал кольцо, – и она
покрутила у Дэна перед носом своим бегемотом, – которое потом украли, а после
оно нашлось.
– Я не понял, кто украл-то?
Глафира пожала плечами.
– Я не знаю.
– Нет, не мы с Сапоговым…
– Господи, – перебила Глафира с досадой, – при чем тут вы с
Сапоговым!
– Нет, но она говорила, что это мы с Сапоговым…
– Денис. – Его собеседница отложила вилку, перегнулась через
стол и серьезно посмотрела ему в глаза. – Я понимаю, что вас обидели, обвинили
невесть в чем и всякое такое!
– Да ничего меня не обидели, только я все равно ничего не
брал!
– Я знаю, – твердо сказала Глафира, – но мне нужно понять,
как именно перстень исчез из моей шкатулки и как потом туда вернулся! Ваша
Олеся…
– Ни черта она не моя! То есть я хотел сказать…
– Ну да, – согласилась Глафира по-прежнему серьезно, – эта
самая Олеся сфотографирована с моим кольцом. Второго такого нет. Я выяснила у
ювелира, который любит русские имена. Понимаете?
– Понимаю, – согласился Дэн, не понимая, что он должен
понимать.
– Это кольцо, – и она погладила своего бегемота, как живое
существо, – лежало в шкатулке у меня дома. Потом его оттуда зачем-то взяли и
туда же вернули. Вы не могли ни взять его, ни вернуть, это совершенно ясно.
– Так, – кивнул Дэн. – И… что?
– А вот что!
Под своей курткой, припрятанной на соседнем стуле, она
откопала сумку, вытащила хорошо знакомый Дэну журнал – тот самый! – и быстро
пролистала. В сером утреннем свете полыхал ее бриллиант.
– Денис, откуда взялась эта фотография?
– Да я уже вам говорил сто раз! Мы с Сапоговым…
– Денис! – она слегка повысила голос. – Послушай меня. Вот
эта фотография откуда взялась?
Он посмотрел. Моргнул. Посмотрел на Глафиру, а потом опять в
журнал.
Жесть какая-то с этими фотографиями!
С этой-то что не так?! Обычная пляжная идиллия – она в
бикини и в загаре, и он в нелепейших пляжных труселях до колен!
– Денис, кто вам ее дал?
Он пожал плечами.
