– Так. Дальше.
– Там мужик какой-то подошел. И он… – Дэн все-таки
отвернулся и стал стягивать куртку, – он сказал…
– Что?!
– Он сказал, что Вера Васильевна час назад умерла.
…– Боже мо-ой, – протянула Варя, сильно наклонилась вперед,
подняла голову и уставилась в лобовое стекло, – красота какая!
– Где красота? – не понял Волошин.
Варя неопределенно повела рукой.
– Кругом.
– Вам нравятся заборы?!
Она моментально струсила и притихла. Волошин злился и на
нее, и на себя, и на всю эту затею. Главным образом на затею, конечно. Что он
сейчас скажет Глафире Разлоговой?! Как именно станет менять все ключи обратно,
пока Варя будет ее «отвлекать»?! И как именно «отвлекать»? Все это глупо и
гадко.
Глупо, гадко и мелко.
Он, Марк Волошин, мелкий жулик. И станет крупным жуликом,
если ему удастся найти то, что он ищет! Напрасно он согласился на уговоры
девчонки и поехал с ней! Теперь, после всего, ему придется ее уволить, а она
недавно сообщила ему, что в работе у нее вся жизнь!
По правде сказать, она немного не так сообщила. Она уверяла,
что вся ее жизнь в нем, Марке Волошине. Ну и в Разлогове, конечно!..
И все равно придется ее уволить, ибо оставлять на работе
сотрудника, который видел шефа слабым, больным, виноватым, который знает о том,
что шеф насовершал каких-то диких поступков, вроде ночного визита в офис и
круговерти с ключами, нельзя. Нельзя, и все тут.
Волошин покосился на Варю. Она-то не знает, что ее судьбу он
уже решил. Она не знает, и ей нравится деревня, средневековые заросли бузины и
рябины, средневековый забор, сооруженный полоумным архитектором Даниловым, и
совместное с начальником «приключение» ей тоже очень нравится!
Вот и хорошо, брюзгливо подумал шпиц Дон Карлос. Просто
прекрасно. Сейчас ей все нравится, а в понедельник я ее уволю.
– А как мы попадем на участок, Марк Анатольевич?
Не отвечая, Дон Карлос полез в карман куртки, выудил
мобильный телефон и нажал кнопку.
– Глафира, это Волошин. Я стою у ваших ворот. Можно мне
заехать?
Через секунду он нажал «отбой» и, сопя, затолкал телефон в
карман.
– Вот что, – вдруг сказала уволенная с понедельника Варя, –
я скажу Глафире Сергеевне, что потеряла документы. И что мы должны посмотреть в
сейфе у Разлогова. То есть вы должны посмотреть. Вряд ли она мне откажет.
– Варя, – Волошин поморщился, глядя на медленно отъезжающие
ворота, за которыми открылся просторный осенний парк, – не нужно ничего
выдумывать. – Он тронул машину. – Я сам во всем разберусь. Вам не стоило
ввязываться в это дело, но…
– Но я уже ввязалась, – перебила Варя, – а у вас сердце
болит, я же вижу. Ей-богу, я не сделаю хуже, Марк Анатольевич! Правда.
Он пожал плечами.
Уже ничего не изменишь. Уже ничего не поправишь.
Разлогова не вернуть из той дали, в которой он оказался. И
Дашу не вернешь, хотя она, слава господу, гораздо ближе. И жизнь, в которой он
был кому-то нужен, не вернешь тоже. Да что там! Даже сегодняшнее утро, когда он
открыл дверь и обнаружил за ней секретаршу Варю, уже не удастся прожить
по-другому, более правильно и более… Разумно.
– Очень красиво, – тихонько проговорила рядом Варя, из-за
которой этим утром разум изменил ему. – Правда красиво, Марк Анатольевич!
Она как будто оправдывалась! Впрочем, наверное, так оно и
было, он же не разрешил восхищаться забором, старый, одышливый шпиц-мизантроп с
седеющей мордой и хриплым лаем!
Было и вправду красиво, хотя одышливый шпиц не желал себе в
этом признаваться. Себе, что уж говорить о секретарше Варе! Тяжелая немецкая
машина, не торопясь, ползла по дорожке, засыпанной розовым гравием, среди
облетевших кустов, лишь кое-где стояли яркие, как язычки пламени, еще
сохранившие листву деревца, неправдоподобные на фоне хмурых сосен. Дом все не
открывался, и казалось, что и нет тут никакого дома, только лес, темные кроны
до самого неба, отчетливые, как будто нарисованные тушью на сером унылом фоне.
– Неужели можно так жить? А, Марк Анатольевич?..
Он даже не взглянул, смотрел на розовый гравий дорожки, как
будто у Разлогова на участке было бог знает какое движение.
Деревья расступились, и наконец из чащи выступил дом –
огромный, серый, устремленный шпилями вверх, в духе «пламенеющей готики»,
недаром полоумный архитектор Данилов так любил Средневековье!..
Варя ахнула, заулыбалась и посмотрела на Волошина, как будто
ища в нем подкрепления своему восторгу. Опавшие листья шуршали под колесами
тяжелой машины. Варя нашарила кнопку, и стекло, тихо скрипнув, поехало вниз.
Плотный холодный осенний воздух потоком полился в салон, и от удовольствия Варя
даже зажмурилась. Она-то не знала, что участь ее решена!
Волошин остановил машину и отстегнул ремень.
– Вылезайте, – сказал хмуро, – приехали. Что это у вас
физиономия такая бессмысленная!
– Да? – растерянно спросила Варя и потрогала щеки. – Правда?
– Правда, – подтвердил шпиц Дон Карлос и вылез из машины.
Сердце опять застучало как-то странно, неровно, и он нащупал в кармане
крохотную трубочку с таблетками нитроглицерина.
Как она сказала, эта самая Варя?.. Это тяжелый препарат. Вы
уверены, что он вам показан?..
Нет, не уверен, я нынче ни в чем не уверен.
За высокими стрельчатыми окнами угадывался теплый свет, и
ожидание уюта было все ощутимей, и вдруг приоткрылась тяжелая дверь, и на
крыльце показалась Глафира Сергеевна – босиком и в наброшенной на плечи
странной зимней куртке.
– А-а, Марк, – сказала она совершенно безразлично и
прищурилась за очками. – Здравствуйте. Проходите. А кто это с вами?
Варя выдвинулась вперед, открыла было рот, но Глафира вдруг
продолжила все той же безразличной скороговоркой:
– Вы Варя, я вас помню. Вы работали с Разлоговым, да? Я
видела вас в офисе. Вы теперь работаете с Марком? Ну проходите, проходите! На
улице сегодня холодно.
– Глафира Сергеевна, – начала Варя с нижней ступеньки
мраморной пологой лестницы, ведущей на балюстраду, – мы с Марком Анатольевичем…
Глафира вдруг исчезла за высокой дверью, как и не было ее.
Волошин и Варя переглянулись.
– Что это с ней?
