– Марк, – перебила его Глафира, – вот черт возьми!.. Вы же
ничего не знаете! Вы же всю эту историю… душещипательную… придумали! Или это
Разлогов вам так рассказал?
– Ничего он мне не рассказывал! Только у меня есть глаза,
Глафира Сергеевна! Я знаю его сто лет. И знаю, что вы замучили его!
– Это он меня замучил!
– Потом вы нашли какого-то светского хлыща и пустились во
все тяжкие…
– Разлогов первый начал! – Выговорив это вслух, ну что
Разлогов первый начал, Глафира с ужасом поняла, что сейчас зарыдает, а рыдать
было никак нельзя. Нельзя! – Он даже старательно объяснил мне, что каждый сам
по себе. Я сама по себе, а он сам по себе! И тогда у нас с ним все получится, а
если я буду приставать к нему со своей любовью, все моментально закончится! Это
он мне так сказал, Марк!
– Все вы врете! Вам нужны только его деньги и больше ничего!
Почти то же самое несколько часов назад ей говорил Дэн
Столетов. Вот ведь странность какая! Он говорил, что жить за «бабки»
унизительно, и упрекал ее в том, что на вид она «благородная», а на самом деле
такая, как все! То есть худшая из обманщиц, ибо врет не только своей сутью, но
и, так сказать, внешним видом. У обманщицы на лице должно быть написано, что
она обманщица, а у Глафиры на лице написано, что она «благородная».
– Вы убили Разлогова, Глафира?
– Она не могла, Марк Анатольевич, – вдруг сказала Варя. – Я
же вам говорила! Помните про телефон?!
– Телефон? Какой телефон? – не поняла Глафира, и Варя стала
объяснять про кинолога Лену Степанову, мастифа, отданного на передержку, про
перепутанные номера, старый и новый.
– Кто-то позвонил ей с вашей старой трубки, представился
вами и попросил забрать собаку, – говорила Варя, а все слушали очень
внимательно. – Этот кто-то знал, что вы уезжать собрались, что на участке
никого не будет. Ну ни вас, ни Разлогова, когда Лена приедет за собакой. Лена
собаку забрала, и путь оказался открыт. Ну в смысле собаки можно было не
опасаться.
Варя мельком взглянула на Волошина, а потом опять уставилась
на Глафиру.
– Вряд ли Глафира Сергеевна стала бы звонить со своего
старого телефона! Если бы ей нужно было скрыть свой звонок, она бы уж точно с
собственного телефона не звонила! Ни с нового, ни со старого…
– Подождите, – Глафира обошла стол и плюхнулась на ковровый
диван, – сейчас, сейчас… Телефон у меня украли, и это было дня за два до смерти
Разлогова. И он ругался очень, – она взялась рукой за лоб. – Говорил, шут с
ним, с телефоном, но ты без связи осталась, и я не могу тебе позвонить. А ты,
говорил Разлогов, пока сообрази-и-ишь, что у тебя телефона нет, я от
беспокойства с ума сойду.
Волошин усмехнулся:
– Вы опять врете, Глафира Сергеевна!
Но Глафире было не до него.
– А я Разлогову сказала, что никогда в жизни не теряла
телефонов, и этот не могла потерять, и, значит, у меня его утащили, и значит…
– Да какая разница, утащили или вы сами потеряли?!
– Большая, Марк! Огромная! – Тут она на секунду замолчала и
спросила его деловым тоном: – А, собственно, зачем вы приехали? Еще раз дать
мне по голове?
Волошин вспыхнул так, что даже его бледный лоб порозовел.
– Мы приехали поменять ключи от сейфов, – объяснила Варя. –
По секрету от вас, Глафира Сергеевна. Чтобы вы не догадались.
– Ключи? – удивилась Глафира. Она думала совсем о другом. –
Какие ключи?
– Марк Анатольевич перепутал ключи, когда искал в сейфе документы…
– начала Варя бодро, осеклась и тоже покраснела.
Уволю к свиньям, подумал Волошин. Если в понедельник все еще
буду жив.
– Документы, – повторила Глафира, – документы в сейфе…
Фотографии… Подлог… Бабка умерла сегодня… Дэн, ты звонил Сапогову?
– Нет еще.
– Звони, прямо сейчас звони!
Дэн пожал плечами. Он совсем ничего не понимал, но знал
совершенно точно, что должен защищать Глафиру от этого бледного сумасшедшего
мужика, похожего на средневекового инквизитора.
– Марк, какие документы вы искали?
– Важные, – буркнул Волошин. – Очень.
– Нашли?
Это был странный вопрос, и Волошин быстро на нее посмотрел.
– Нет. Не нашел. Их нигде нет, ни здесь, ни на работе. А это
не просто листочек бумаги, а довольно увесистая папка. Вы их забрали, Глафира?
– Если речь идет о собственности на землю под Иркутском, то
нет. Я не забирала.
– Вы… знали об этих документах?
– Конечно. Мне Разлогов говорил.
Волошин взялся холодной рукой за свое холодное сердце.
– Разлогов?! Разлогов вам рассказал?!
– Все дело в этой проклятой собственности, – продолжала
Глафира, – и в том, кто ее унаследует, да, Марк?
– Вы все знаете?!
– Господи, да в чем дело-то? – спросила перепуганная Варя. –
Глафира Сергеевна, у вас есть валокордин или капли Вотчала?
– Вам плохо?
– Марку плохо, – тихо сказала Варя. – Ему с утра плохо.
– Мне давно плохо, – неожиданно весело объявил Волошин. – Позвольте
я сяду.
– Сапогов говорит, Прохоров фотку в номер поставил, –
доложил Дэн Столетов издалека, – лично сам.
– Лично сам, – повторила Глафира. – Все ясно.
– Что ясно? – осведомился Дэн. – И что это за бумаги, я не
понял!
– Ясно, зачем была нужна та фотография, – Глафира
лихорадочно копалась в ящике, вытаскивала и кидала обратно какие-то таблетки в
блестящих облатках. – Вот. Нитроглицерин сойдет?
– Мне ничего не нужно.
– Лучше бы валокордин, – тихо попросила Варя. – Давайте я
сама поищу.
– Вы же секретарь, да?
– А вы тоже меня… не помните?
– Помню, – копаясь в ящиках, ответила Глафира, – я все
помню, только ничего не понимаю. Или понимаю слишком поздно! Вы знаете Дремова?
– Нашего юриста? Конечно, знаю.
– Позвоните вашему юристу и спросите, какие сделки Разлогов
совершал в последнее время. Только не от имени «Эксимера», а от своего
собственного. Ну что-нибудь покупал или продавал! Сделаете?
