– Журнал «День сегодняшний», – доложила Варя, и Дэн Столетов
чуть не упал вместе со сковородой. – Разлогов купил у Радченко месяц назад.
Через неделю можно вступать в права собственности, и Дремов сильно нервничает.
– Вот и все дела, – Глафира улыбнулась Варе. – Разлогов еще
до того, как оформил все документы по покупке журнала, попросил Радченко
поставить в номер материал о его очередной барышне. Радченко позвонил
Прохорову, и тот моментально сообразил, как этим можно воспользоваться. Он
вообще сообразительный, Прохоров-то!..
– Елкин корень, – сказал Дэн Столетов и почесал в затылке,
отчего сделался еще более лохмат. – Корень елкин! А у нас какие-то слухи
ходили-бродили о смене собственника, но точно никто, конечно… То есть Андрей
Ильич решил воспользоваться случаем, да? Чтоб тебе продемонстрировать амуры
твоего мужа, что ли?!
Глафира кивнула. Про амуры Разлогова слушать ей было тошно.
– Хорошо, – Дэн подумал немного. Вид у него был дикий. –
Хорошо, ну допустим… Ну увидела бы ты свое кольцо у этой кошелки Олеси, ну
оскорбилась бы до последней степени, ну поняла бы, что муж твой подлец…
– Не просто подлец, а законченный подлец, – вставила
Глафира. – Я бы все это увидела и немедленно от него ушла. Я ведь и так
собиралась, и Андрей… Прохоров об этом знал. Мы это даже обсуждали. Ну что я
так больше жить не могу! Это не жизнь, а какая-то ежедневная пытка.
– Скажите, пожалуйста, – пробормотал Волошин. – Ежедневная
пытка!.. Можно подумать, что вам было дело до того, как живется Разлогову!
– Перестаньте, Марк! – вдруг очень громким и твердым голосом
сказала Варя. – Вы ничего не понимаете! Я бы тоже так не смогла! Особенно если
бы я любила своего мужа!
Все посмотрели на нее, но она выдержала.
Глафира ей даже кивнула, как будто поблагодарила за
поддержку.
– Когда-то мы это обсуждали тоже, – продолжала она. –
Разлогов любил ясность. Он любил ясность и чтобы все было по правилам! – Она
глубоко вздохнула. – Он сказал мне, чтобы я не лезла к нему со своей любовью, и
я перестала к нему… лезть. Я собиралась уйти от него сразу же, после первой же
истории, когда я поняла, что у него… какая-то посторонняя девица, а он сказал
мне, чтобы я этого не делала. Он сказал – уйдешь, когда встретишь «мужчину
своей жизни».
Волошин закрыл глаза.
Он не хотел верить и… верил. Правила, ясность,
определенность и «только вперед» – все это было даже не просто похоже на
Разлогова, это был как будто сам Разлогов, говоривший сейчас Глафириным
голосом. И Глафиру он вполне мог не отпустить, потому что ему не хотелось… все
начинать сначала, а с ней ему было, должно быть, удобно! И «мужчина жизни» –
как раз разлоговское выражение, которое Волошин вдруг узнал.
– И я осталась, – Глафира взяла со стола стакан, из которого
он только что пил, и глотнула. – Не ушла. Не смогла. Конечно, я не верила, что
все может как-то наладиться… – Она замотала головой. – Нет-нет, верила, верила!..
Я думала убедить его, что лучше меня нет никого на свете, понимаешь, Марк? Что
только со мной ему будет хорошо, что я могу быть отличной женой! Очень глупо,
да?
– Очень, – подтвердил Волошин растерянно.
– И еще он сказал, что, когда я решу уйти, он даст мне все,
чего бы я у него ни попросила. Дом, значит, дом. Квартиру, значит, квартиру. Он
же был… честный, черт бы его взял! Таким образом он как бы давал мне понять,
что ценит мои усилия на посту его жены. И заплатит мне за работу. Он привык
платить. Марине он тоже всю жизнь платил за… молчание.
– За какое молчание? – осторожно поинтересовался Дэн.
Глафира махнула рукой.
– И Прохорову я, конечно, рассказала о том, какой Разлогов…
благородный! Готов не только меня отпустить, но и дать за мной приданое. Так
что Андрею нужно было только подтолкнуть меня уйти от него. Он и подталкивал
как мог! Только Прохоров не знал, конечно, что в курортную идиллию на
фотографии я ни за что не поверю, потому что Разлогов не ездил на курорты с
девицами. Никогда. Не поверю и сразу заподозрю, что это вранье, подлог!
Она немного подумала.
– Вот только, как кольцо попало обратно в нашу спальню?! Я
думаю, что Разлогов увидел его у этой Олеси, отобрал и вернул…
– Так, значит, остается только его жена, да? – спросил Дэн.
– Ну раз она законная?
– Да, – твердо сказала Глафира, – и у нее наверняка
припрятано свидетельство о браке! Пройдет полгода, и она заявит права на
наследство. И Веры Васильевны больше нет, а она могла выболтать какие-нибудь
тайны! Хотя самое главное она успела мне сказать. Самое главное – это машина с
шофером, которой у Разлогова не было и быть не могло!
– Хорошо, – сказал Волошин с трудом. – Хорошо. Пусть так. Но
кто тогда звонил и говорил, что Разлогова убили? И кто забрал документы на
землю?! И с кем ты разговаривала тогда на лестнице, после того, как я тебя…
ударил? И почему ты так перепугалась, когда я спросил тебя про Иркутск?!
– А ты так и не догадался?
– Нет, черт возьми!
Глафира помолчала.
– Разлогов жив, – тихо сказала она и взяла Волошина за руку,
как давеча Варя. – Я должна была разобраться во всей этой чертовщине, и я почти
разобралась, Марк. Мне немножко осталось! Только я теперь не знаю, нужно ли
было разбираться, понимаешь? Или лучше было оставить все как есть. Потому что
получилось… как-то очень страшно.
И она улыбнулась Волошину.
– Я должна была вернуться домой поздно вечером, но я
вернулась рано. – Глафира ходила вдоль дивана, как-то на редкость неудобно, все
время задевала стол, на котором стоял одинокий стакан. Стакан подпрыгивал и
звенел, и Варя в конце концов его приняла. – Я вернулась и нашла его. Конечно,
я не поняла, что собаки нет и нет никого из охраны! Это я все уже потом
сообразила. Он был без сознания, но жив, не помню, как я это определила.
Кажется, я долго пыталась понять, где у него пульс, и, в общем… в общем, это
было страшно. Я позвонила Долгову, это хирург такой, наш друг.
– Я знаю, – сказал Волошин. Он тяжело дышал и сидел, сильно
выпрямив спину.
Глафира кивнула, споткнулась о стол и чуть не упала. Варя
сунула стакан Дэну, подбежала и отодвинула стол. На нее никто не обратил
внимания.
– Я думала, у него с сердцем плохо стало. У него вид такой
был. То есть я точно не знаю, как именно должны выглядеть люди, у которых
что-то с сердцем, но мне показалось, что… так. Он был весь белый, а виски даже
какие-то темные, и веки тоже. Долгов приехал очень быстро, у него больница
здесь недалеко, на Ленинградке. Вдвоем мы затащили Разлогова в машину, и в
реанимации Долгов его откачал. Кажется, это уже утром было. Или, наоборот,
вечером, я не помню.
