– Очень простая. Мне Варька уже полгода ее излагает.
Побеждает сильнейший, понимаешь? Не кто больше денег зарабатывает и не тот, кто
начальник, понимаешь? А тот, кто уверенней себя чувствует. Тот, кто в паре
более… защищен. Тот, кто знает, что его никогда не бросят, не предадут и… В
общем, тот, кто сильнее. Вот у нас с Варькой может быть только девочка. А у вас
мальчик.
– Потому что ты ее никогда не бросишь и не предашь или
потому, что она сильнее?
Волошин посмотрел с подозрением – не смеется ли. Разлогов
был чрезвычайно серьезен.
– Хорошо, а у нас тогда почему мальчик?
– Да потому что Глафира совсем раскисла, говорю же! Висит у
тебя на шее день и ночь.
– А мне это нравится.
– Очень хорошо. Но в данный момент ты победитель, а не она!
– Ахинея какая-то, – подумав, сказал Разлогов. – Заедем в
школу, а? Глафира велела Вовку тоже привести.
– Заедем, – согласился Волошин.
Джип повернул в тесный, уставленный машинами переулок в
центре старой Москвы и стал медленно пробираться к зданию школы.
– Как он? – спросил Волошин, разглядывая школу. – Привык?
– Привыкает потихоньку. В субботу пошли к Белоключевскому
лошадей посмотреть, так он потом три часа рыдал, что жеребят держат в отдельном
загоне. Он думал, что это такой лошадиный детский дом. Насилу мы его успокоили.
– А про мать не спрашивает? – осторожно поинтересовался
Волошин.
– Глафира ему мать, – отрезал Разлогов, – и точка! И не хочу
я больше вспоминать, Марк! Все. Только вперед.
– А ты не думал, что…
– Сто раз думал! И ничего не придумал. Доказать ничего
нельзя. Вера умерла от сердечного приступа, как и я должен был, если бы тогда
Глафира не подоспела! Мы заключили с Мариной соглашение. Я не пытаюсь ее
посадить, а она не пытается испортить мне жизнь. Из Иркутска не выезжает,
играет там в театре. Это я могу проконтролировать. И все. Правда, больше не
хочу, Марк. – Он вдруг нацепил на нос темные очки. – Я хочу свою жизнь. Я
слишком долго жил какой-то чужой.
– Ненастоящей, – подсказал Волошин.
– Ненастоящей, – согласился Разлогов, – театральной. А у
меня жена, работа и полтора ребенка.
– Я думал, что для тебя самое главное – Марина. Я долго так
думал! Я не понимал, что у вас за отношения с Глафирой! У тебя бабы, у нее
мужики…
– У нее был только один, – поправил Разлогов. – И то потому
что я… Я ее послал, вот она и пошла туда, куда я ее послал. То есть искать
мужчину своей жизни. – Он как-то моментально вышел из себя. – Я никому не
доверял после… Марины. Не мог и не хотел! Ну как же иначе?! Я все время
подозревал Глафиру в том, что она тоже играет, а она всегда была настоящей, не
театральной, понимаешь?! Только я не мог и не хотел в это верить!
– Что ты орешь?!
– Я не ору. Я говорю. Я думал, если буду правильно
защищаться и больше никого и никогда не пущу в свою жизнь, у меня все
как-нибудь наладится. А наладилось все только с Глафирой. Но я очень ее боялся.
Я думал, что у нас вполне могут быть просто хорошие отношения, а любовь эту я
видал в гробу! И когда я понял, что это она меня видала в гробу, а я ее люблю,
на самом деле люблю, вот тогда я и решил, что пора завязывать с девицами и
разводиться с Мариной… И вообще!.. Что ты пристал?! Я и так нервничаю.
– Смотри, вон один из твоих полутора детей!
– Вовка! – крикнул Разлогов в окно. – Давай сюда быстрей,
здесь машинам стоять нельзя!
Маленький Разлогов подбежал и, деловито сопя, полез на
заднее сиденье. Портфель он волочил за собой, и он никак не влезал в салон.
Разлогов перегнулся и помог.
– Пап, а ты чего сам приехал?
– А мы сейчас с тобой и с мамой в больницу заедем.
– Ой, я не хочу, – перепугался маленький Разлогов. – Давай
не поедем, а, пап?
– Мама просила нас приехать, – объяснил большой Разлогов. –
Нам сегодня должны сказать, кто родится, мальчик или девочка.
Маленький Разлогов подумал немного.
– А может, жеребенок, пап? Они такие… волшебные!
«Волшебные» – это было Глафирино слово, и у Разлогова ни с
того ни с сего защипало в носу.
– У людей рождаются мальчики или девочки, а жеребята у
лошадей, – объяснил смеющийся Волошин. – Так что у тебя будет брат, а с
жеребятами играть будешь у соседей.
– А может, сестра? – предположил Разлогов-старший.
– Побеждает сильнейший, – убежденно сказал Волошин, – вот
увидишь!
Глафира, бледная, отекшая и пузатенькая, долго целовала
Вовку, как будто не виделась с ним много лет, потом долго целовала Разлогова,
словно обрела его только что вернувшимся с войны, потом, не в силах
остановиться, обняла Марка и сказала ему, что очень рада его видеть.
– Да мы утром виделись, – растерянно сказал Волошин и
погладил ее по спине, – ты же заезжала!..
– Ах да, – спохватилась Глафира, – но все равно я очень,
очень рада тебя видеть!
– И так все время, представляешь? – жалобно спросил Разлогов
у Волошина и обнял хлюпающую носом супругу. И поцеловал в губы.
– Мальчик, – твердо сказал Волошин. – Точно тебе говорю,
мальчик!
…В кабинет они зашли вдвоем, Волошин с Разлоговым-младшим
остались в больничном скверике встречать запоздавшую Варю.
Глафира долго возилась, не решаясь улечься на узкую кушетку,
вокруг которой громоздились сложные странные приборы, поглядывая на врачиху, и
вид у нее был перепуганный.
– Ничего, – сказал Разлогов и улыбнулся дрожащей улыбкой. –
Давай. Все самое страшное позади.
– Только вперед? – спросила Глафира и поцеловала его прямо
при врачихе. Та фыркнула насмешливо.
– Что это вы, мамочка? Боитесь, что ли? Ничего-ничего, все у
вас отлично, анализы прекрасные, а сейчас все своими глазами увидите! Ложитесь
аккуратненько, вот так.
Разлогов судорожно вздохнул и отвернулся. Ему было страшно,
даже руки покрылись «гусиной кожей», как от холода.
…Кто там! Побеждает сильнейший?..
– Так что волноваться не надо, – приговаривала
жизнерадостная врачиха, – это всего лишь ультразвук, и он сейчас все покажет…
Глафира лежала затаившись, в окна светило солнце, отражалось
от сложных замысловатых приборов!
