— Хорошо, — улыбнулся он в ответ. — Непременно передам.
— А что это у вас играет такое веселенькое? — спросил Семенов. — Прикольная музычка…
— Ремиксы Милен Фармер, а что?
— Скиньте мне их на флэшку, если не трудно, — попросил Семенов и, беспомощно улыбаясь, протянул Игорю что-то маленькое. Тот пожал плечами и, взяв пластмассовый брусочек, подошел к компьютеру. Семенов улыбался, но глаза были жесткими, свинцовыми.
Игорь провел нехитрые манипуляции с ноутбуком и спустя пару минут вернул флэшку. Семенов рассыпался в благодарностях, сунул флэшку в карман и направился к выходу. Игорь захлопнул за нами дверь. Я сделал было шаг в сторону лестницы, но Семенов ухватил меня за рукав и приложил палец к губам. Я вопросительно дернул бровями, но тот, сделав знак не шуметь, припал ухом к ободранной двери. Я последовал его совету.
— Олег… блин, задолбал твой автоответчик, — донеслось из-за двери. — Тебя менты искали. Надеюсь, ты ничего не натворил. Перезвони срочно.
Семенов довольно улыбнулся и стал спускаться. Я покачал головой и улыбнулся: отличная смена растет. Выйдя на улицу, я вопросительно уставился на Семенова.
— Чего? — выпучив глаза, спросил он.
— Ты зачем к компьютеру полез?
Семенов довольно ухмыльнулся.
— Ноутбук у него навороченный. Дорогой подарок, между прочим. И когда Игорек музыку мне перекидывал, я обратил внимание на обоину рабочего стола. Это не какая-то баба с сиськами или тачка. Там авторская работа Муроенко.
— Хочешь сказать, это компьютер Олега? Игорь же сказал, что Олег иногда у него работает.
— Я тоже про это подумал, потому и затаился у дверей. У Муроенко мог быть не один телефон. Тот, на который мы звонили, просто выключен, а Игорь сейчас оставлял сообщения на автоответчик. Понимаешь, шеф? У них есть другой канал связи. Надо бы за этим пареньком понаблюдать. Наверняка они встретятся.
— Голова! — похвалил я. — Вот и займись этим пока. Я в отдел, вечером сменю, а ты к Быстровой поедешь.
— Думаете, все-таки следующая жертва она? — испуганно спросил Семенов.
— Не знаю, Саня. Прокурор наш версию с маньяком отрицает напрочь. Ему на пенсию скоро, он беспокоиться не хочет. А Земельцева… не знаю, какой у нее интерес. Но ей маньяк тоже поперек горла. Только у меня своя голова на плечах, и начальник наш верит мне, а не им. Так что мы эту версию будем считать основной. Надо бы к городскому прокурору сходить, он мужик молодой, грамотный, не то что этот пенек замшелый. Ох… мне же еще план мероприятий писать, да перед ним отчитываться…. Ладно, иди вон под грибок, там подъезд хорошо просматривается. И телефон не выключай, если Игорек куда намылится — звони.
— Хорошо, — кивнул Семенов и направился вглубь двора.
Олег
Я захлопнул крышку телефона и ухмыльнулся. Завертелось, занялось…
Признаться, я изначально думал, что менты окажутся умнее, и с самого начала настроился на игру по всем правилам… чтобы тут тебе и засады, и красные флажки, и капканы… А по следу гончие с оскаленными пастями, а потом выстрел, выстрел… и кровь на земле вишневым бисером. А в груди хрип, между ребрами жарит раскаленное солнце, разрывая внутренности. Беги, беги, пока можешь, пока твои зубки не превратились в клыки… Если повезет, волчица уведет погоню от норы, а маленькие, перепуганные детеныши будут беспомощно тявкать, ожидая когда вернется мать. Откуда им, прячущимся в бурьяне, знать, что она уже давно лежит на земле с дырой в палевом боку, глядя неподвижным зрачком в равнодушные небеса. Волчатам придется выживать самостоятельно, помня последние слова мамы — за красные флажки нельзя!
Почему нельзя, мама?
Потому что это неправильно. Волк не может бежать за красные тряпки. Это Закон.
Почему? Кто-нибудь пробовал обойти этот закон?
Никто. Потому что это — Закон. Его не обойдешь, это в крови, въевшееся с генами. Мы — волки, а не псы. Это тявкающая свора подставляет врагу беззащитное пузо. Это они ластятся, с одинаковой покорностью принимая и брань, и побои. Собака — рабыня, безмолвная и покорная. Мы же совсем другие: живем и умираем свободными, подчиняясь только кодексу хищника, одно из непреложных правил которого — не забегай за флажки…
Но однажды волчонок, загнанный в угол, это правило нарушил. Поджимая от страха хвост, он пробежал под тонкой веревкой с навязанными на нее красными тряпками и, подвывая от ужаса, спрятался в кустах. Лежа в густом терновнике, он лишь жмурился, слыша, как визжат его братья и сестры, забиваемые тяжелыми прикладами охотников. Каждый удар, глухой и влажный, заставлял его вздрагивать и закрывать глаза…
Не дышать, не шевелиться…
Не видно, меня не видно… Вы меня не учуете. Я не такой, отверженный нарушитель, забежавший в мертвую зону… Не страшно… Не страшно…
К черту кодекс! К черту правила!
В этот вечер волчонок превратился в ренегата. Я не скалюсь, я улыбаюсь, я виляю хвостом. Успокойтесь, расслабьтесь, повернитесь спиной. Я не волк, я всего лишь заблудившийся песик… Не страшно… Отвернитесь… Потому что я не могу смотреть в глаза. Если посмотрю — вы увидите правду. Я не улыбаюсь, я скалюсь. Я не виляю хвостом, а готовлюсь к атаке. И если ты посмотришь в мои желтые глаза, ты умрешь…
Войти в квартиру было проще пареной репы. Выйти из нее — еще проще. Игорь ни о чем не спросил, убравшись с глаз, когда я явился к нему домой. А лопоухий милиционер, который едва ли был старше меня, сидел на самом видном месте и пялился на подъезд, не видя, что творится у него за спиной. В доме был незапирающийся чердак. Через него я оказался совсем в другом подъезде и преспокойно удалился. Желание подойти ближе и познакомиться с одним из загонщиков, неумело спрятавшимся в детской песочнице, было так соблазнительно. Но я отказался от этой мысли. День — не мое время. Час волка наступает позже.
Ехать было довольно далеко, но я выследил ее еще накануне. Двор был грязным и пустым. Блочные пятиэтажки, стоявшие буквой "П" огораживали узкий пятачок, превратив его в колодец-паразит. Большая часть многоэтажек напоминали мне грибы-трутовики: пни такой, и в воздух взлетит бурое облачко. Задень подобный дом, и в небеса полетят дрязги и споры, потому что в блочных хрущобах нельзя быть счастливым. Как можно жить в душной клетке с видом на стену соседней? Это не город, это зоопарк, в котором умирают от старости и болезней, не имея возможности даже размять мышцы. Нет… меня сюда не заманишь и калачами.
На крохотной, почти лилипутской детской площадке маленькая девочка в сером платье и большим белым бантиком, каталась на маленькой карусели. Скрипучие шарниры издавали душераздирающие звуки, но малышка не обращала на это внимания. Сосредоточенно уставившись вперед, она отталкивалась одной ногой, точно это было ее работой. На серьезном личике не было даже следа улыбки. На мгновение наши взгляды встретились, и она сердито нахмурилась, точно я обидел ее.
