В дверь снова постучали. На сей раз это была девушка – слава
богу, не бритая и без татуировки.
– Дмитрий Эдуардович, у меня вопрос…
– Ответ – нет!
Девушка немедленно скрылась за дверью.
– Так вот, я хотел вам предложить…
В дверь снова постучали.
– Прошу меня извинить.
Грозовский вскочил с места, в два прыжка пересек кабинет,
распахнул дверь настежь (патлатый парень с серьгой в носу шарахнулся в сторону)
и оглядел набившуюся в приемную толпу. Похоже, здесь собрались все сотрудники
агентства, включая внештатников и курьера.
– Да, я разговариваю с нашей победительницей, – громко
сообщил генеральный всем присутствующим и сделал широкий жест в Ольгину
сторону, как бы предлагая убедиться, что беседа имеет место. – Да, это она. Кто
еще не видел, может посмотреть. Да, я собираюсь предложить ей работу. И да – я
все еще полностью одет! Все?
На несколько секунд приемная погрузилась в гробовую тишину,
после чего стремительно опустела. Грозовский захлопнул дверь и вернулся на
место. Он потер виски, отбил дробь пальцами по столешнице и предложил:
– А пойдемте-ка лучше поедим. А?
Ольга совершенно обалдела от всего происходящего и ляпнула:
– Я не хочу. Я… обедала.
– Ну, еще раз пообедаете! Идемте, что вы, в самом деле! Тут
через дорогу очень милая кафешка.
– Дмитрий…
– Дима.
Ольга теребила подол.
– Вы сказали… То есть я слышала, как вы говорили… Вы правда
хотите предложить мне работу?
Грозовский пожал плечами:
– Хочу. А что? Я же вам не интим предлагаю? В чем
проблема-то?
– У меня… плохая биография.
– А с аппетитом как?
– Тоже плохо.
– Ладно. – Дима снял с вешалки куртку, намотал длиннющий
шарф. – Тогда я буду есть, а вы – каяться. Пошли?
«Кафешка» через дорогу оказалась небольшим, но весьма
респектабельным заведением с льняными салфетками, свежими бутоньерками и меню
на десяти страницах.
Они сидели за столиком у окна. За окном бежали по своим
делам люди, мимо проносились машины…
Пока Дима ел, Ольга успела вкратце рассказать ему всю свою
плохую биографию. То есть не всю, конечно, а то, что ему следовало знать.
Дима отодвинул тарелку, закурил:
– Очень трогательно. Но я не понял, как это мешает тебе на
меня поработать. Мы на «ты», ладно? В нашем мире все на «ты».
– Ладно…
– Так вот, – продолжал Дима. – Уверен, что у тебя есть
несколько веских причин на меня поработать. Во-первых, я буду тебе платить
столько, что ты наймешь любого адвоката. Или двух. Или десяток. Они от твоего
Ромео мокрого места не оставят, а от его Джульетты ногтей. Во-вторых, ты
талантливая девочка…
– Я не девочка.
– В нашем мире все девочки, кому не шестьдесят, – Дима
махнул рукой. – Начиная с шестидесяти – молодухи. Ну, где ты на консервном
заводе применишь свои таланты?
– На швейной фабрике…
– Тем более. В-третьих, ты научишься жить в Москве, а после
Москвы ничего не страшно, даже Гондурас. Ты не собираешься в Гондурас?
Какой еще Гондурас? Он о чем вообще? Ольга не поспевала за
Димой, не понимала половину из того, что он говорит, не могла сообразить, шутит
он или всерьез. Зачем он ее обедать повел? Зачем сидит и доказывает, что у него
работать лучше, чем на швейной фабрике? Ведь и так ясно, что лучше.
– Зачем я вам, Дима?
– А я буду делать деньги на твоих картинках, – с готовностью
объяснил Грозовский. – Не сразу, конечно, а когда научишься. Это непросто – под
заказчика работать. А ты будешь делать деньги на мне. Я тебе буду платить.
Дима прихлебывал кофе, смотрел на нее, ждал. А она все никак
не могла уложить в голове происходящее. Слишком все быстро, слишком всего
много… Два дня назад она сидела в цеху за машинкой. Сегодня – за столом в
центре Москвы. И Дима, которого нужно звать на «ты», ждет, что она ответит на
его предложение. Отвечать, судя по всему, надо немедленно, сейчас. Но Ольга так
не умеет, не привыкла. Она должна, наверное, все обдумать… А как быть с
оформлением? У нее трудовая на фабрике. А с жильем что делать? В агентстве-то,
наверное, общежития не дают?
Ольга вздохнула:
– Дима, я не знаю, мне в Москве и жить негде…
– О! Это уже конкретный разговор, – обрадовался Дима. –
Дашка тебя со своей старушкой-процентщицей познакомит, она всем приезжим
комнаты сдает. У нее этих комнат, по-моему, штук десять, и все в жутких
коммуналках. Могу даже для начала за тебя заплатить, если тебе нечем. Согласна?
Еще бы она была не согласна!
Все завертелось так стремительно, что у Ольги шла кругом
голова. Вчера утром она сошла с поезда на Казанском вокзале, а сегодня к вечеру
уже получила работу, квартиру и обещание, что регистрация будет готова через
два дня.
Квартира была грязная, замусоренная, с немытыми окнами и
ванной, в которой можно было снимать фильмы ужасов. Мебель – допотопная, бачок
в туалете – течет, плита – ровесница революции. Зато рядом с метро и, как
сказала старушка-процентщица, сдававшая комнаты, почти в центре. От «почти
центра» до «самого центра» было полчаса на метро. Но Ольга уже поняла: Москва
есть Москва, тут все не так, как в родном городке, надо привыкать.
Старуха-процентщица – моложавая дама с лиловыми кудряшками,
выглядывающими из-под каракулевой шляпы, – взяла у Ольги ксерокопию паспорта
для оформления регистрации, заверила, что сосед по квартире – очень тихий и
интеллигентный одинокий мужчина, так что беспокойства никакого не причинит, и
откланялась. А Ольга взялась за уборку. Тихий интеллигентный сосед излишней
аккуратностью, судя по всему, не страдал.
…Ольга вылила из ведра грязную воду, отжала тряпку и
повесила на трубу под раковиной. Ну вот. Кажется, все. За каких-то два часа
комната совершенно преобразилась.
Ольга достала из чемодана Машкиного слона, пристроила на
кровать и пошла на кухню ставить чайник.
За этот безумный, длинный день она здорово устала. И то
сказать: за сутки с ней случилось столько всего, сколько с человеком порой за
год не происходит. Ольга покосилась на закопченный чайник, который пыхтел на
газу, но все никак не хотел закипать. А Надежда, наверное, пирогов напекла…
Ольга сообразила, что за весь день сегодня ничего, кроме кофе, во рту не
держала. Есть захотелось так, что аж в животе заурчало. На часах – десять. В
провинции в это время все уже спать ложатся, и если, например, вдруг выяснится,
что в доме – ни крошки хлеба и в холодильнике – шаром покати, ничего не
остается, кроме как ждать до утра, когда откроются продуктовые магазины. Но
Москва – сумасшедший город, который, похоже, вообще никогда не спит. И магазины
тут все круглосуточные. А те, что не круглосуточные, работают минимум до
одиннадцати вечера.
