– Можешь объяснить, что это все означает? Что ты ищешь?
– Слонов! – Ольга раскраснелась, глаза блестели – она была
вне себя. – Я ищу своих слонов! Потому что это мои слоны! Мои, а не Вадима
Бойко!
Ольга отодвинула Дарью вместе с креслом и стала шарить на
стеллаже. Может, там? Нет. Слонов и след простыл.
До Дарьи начало доходить.
– Хочешь сказать, что Бойко…
– Да! Да! Я показала ему слонов. Еще перед отъездом. Он
сказал – слишком сахарно! Сказал, что сам покажет Грозовскому и чтобы я не
обольщалась! Он их украл, понимаешь?! Украл и сказал, что это его слоны?! И
эскизов нет! Ничего нет!
Ольга без сил опустилась в кресло. Ее трясло мелкой дрожью.
– Даша! Что теперь делать?!
Дарья задумалась на секундочку, глотнула кофе и
резюмировала:
– Ничего. Все уже сделано.
Потом они сидели на бульваре, курили, и Дарья в сотый раз
объясняла Ольге, какая она дура.
– Я не дура. Это мои слоны и моя идея! – твердила Ольга.
– Ничего похожего. – Дарья откинулась на спинку скамейки и
щурилась на солнце. – Это была твоя идея. Ясно? Была. А теперь это идея Вадима
Бойко. Заказчику, могу тебя обрадовать, совершенно наплевать, какая фамилия у
художника – Бойко или Громова! Наши корпоративные дрязги – кто у кого украл,
кто с кем переспал, кто кого под монастырь подвел, – они ведь никого, кроме
нас, не касаются. И ни хрена ты не докажешь, и, главное, доказывать некому.
– Грозовскому…
Дарья присвистнула:
– Грозо-овскому… Оно ему надо? Ты думаешь, ему очень
интересно слушать, что Бойко у тебя попер идею? Что ты скажешь Грозовскому?
Бойко – негодяй, и все такое? Подумаешь, бином Ньютона, это и так всем
известно! Грозовскому плевать на это.
Ольга не понимала, как можно плевать, когда один сотрудник у
другого украл идею, выдал за свою… Хотя… Наверное, Дарья права. Грозовскому
надо одно: чтобы работа делалась и чтобы заказчики были довольны. История про
слонов некрасивая, конечно, но в сухом остатке – как раз то, чего добивался от
них Грозовский. Работа сделана, заказчики довольны. Больше Диму ничто не волнует.
– Все равно. Это подло и нечестно! – Ольга снова закурила.
– Прости, пожалуйста, а тебе кто-то сказал, что бизнес
должен быть честным?! – любезно осведомилась Дарья. – Так это тебя, Оль,
обманули. В наших делах каждый сам за себя. Ты Вадиму, считай, собственными
ручками подарила свою работу. Вместо того чтобы биться теперь в истерике и
кусать локти – делай выводы. И учись защищать свои интересы. Потому что никто
этим заниматься не станет. Ты кто?! Ты никто. Ноль без палочки. Самородок
хренов! Никто тебя не будет прикрывать, и никто твои интересы защищать не станет!
Вадим тут сто лет работает, его все знают, его заказчики любят! А тебя-то кто
знает?! Иди-иди, в народный суд иди, в прокуратуру! Доказывай! А здесь за тебя
никто не вступится, так и знай!
– И ты?
– И я.
Ольга опустила голосу, затоптала окурок:
– Ясно…
– Нет, дорогая! Ничего тебе не ясно. Если ты позволяешь
вытирать о себя ноги, все будут вытирать!..
И в этот момент Ольга очень ясно поняла: больше никто и
никогда не будет вытирать об нее ноги. Просто потому, что она никому этого не
позволит. Она знала это совершенно точно. Вот просто знала – и все.
Ольга молча докурила, аккуратно затушила сигарету,
улыбнулась – холодно, хищно:
– Спасибо, Даш. На самом деле ты мне очень помогла. Скажи,
пожалуйста, ты не знаешь, здесь где-нибудь поблизости есть хозяйственный?
Дарья удивилась:
– Понятия не имею. Я по хозяйственным не хожу. А тебе зачем?
Ольга улыбнулась еще шире:
– Кое-что купить нужно.
В тот же день она отыскала хозяйственный неподалеку от метро
и купила туристский топорик – тяжелый, острый, с удобной ухватистой ручкой,
обтянутой красным ребристым пластиком. Пришло время расчехлить томагавки,
дорогие бледнолицые друзья.
* * *
«Интеллигентный» сосед Толик, коренной москвич, алкоголик с
двадцатипятилетним стажем, ничего не знал об Ольгином решении откопать топор
войны. Он культурно отдыхал в компании нескольких товарищей по интересам. К
тому моменту, когда Ольга вернулась с работы, наотдыхались они практически до
зеленых чертей.
Ольга едва успела отпереть дверь, как сосед, покачиваясь,
нарисовался в прихожей:
– А-а, явилась!.. Ну, здорово, лимитчица! Как жизнь молодая?
– Спасибо, хорошо.
Ольга быстро пошла к своей комнате.
– Эй! Ребята! Соседка моя явилась – не запылилась! Ну че ты
как неродная? Идем накатим!
– Спасибо, нет.
– Бре-езгуешь! Слышь, мужики! Брезгует она!
Ольга вошла к себе, но захлопнуть дверь не успела. Толик
продемонстрировал небывалую прыть, догнал ее, затолкал в комнату, дернул за
ворот так, что ткань затрещала, блузка поползла с плеча.
Швырнул на диван, облапал, задышал сивухой в лицо:
– Вот щас я твое нутро и пощупаю! Лимита проклятая! В
печенках у меня она, лимита-то! Щас я тебе жизнь-то подслащу, стерва
урюпинская! Брезгует, чистая больно!
Ольга рвалась из рук соседа, но тот держал крепко, смотрел
дикими глазами, пыхтел:
– Ты у меня в ногах валяться станешь! Брезгует она! Я те
нутро-то попорчу, тля! Давай сюда, ребята, кто следующий! Щас мы тобой
попользуемся, лимита гребаная!..
Ухватил ее за горло, пристукнул головой о полированную ручку
допотопного дивана. У Ольги поплыло в глазах. Не хватало воздуха. Она забила
ногами, пытаясь освободиться, но сосед только крепче сжимал ей горло.
Дружки Толика, привлеченные шумом, столпились в дверях,
таращили мутные бельма, ржали.
Ольга исхитрилась вывернуться, укусила Толика за руку. Во
рту стало солоно от крови. Толик взвыл, отдернул руку. Секунда – но этого
оказалось достаточно. Ольга потянулась куда-то, и через мгновение в руке у нее
блеснул топор.
– А ну! Тихо!
Левой рукой она ухватила соседа за ширинку. Толик охнул,
скорчился и, кажется, даже протрезвел малость.
Все еще держа соседа за ширинку, Ольга подтащила его к
столу. Он выл и дергался, но ногами перебирал бойко.
