– Значит, желаешь нутро щупать? – Ольга говорила тихо, но
глаза были бешеные, и она видела, что Толик не просто напуган – он практически
в обмороке, Толик-то.
– Сейчас я тебе все твои желания вдвое укорочу.
Ребята в дверях, завидев такое, загомонили:
– Женщина… Не надо… Пошутил он… Он шутник у нас…
Но Ольге до ребят не было ровно никакого дела. Она поудобнее
перехватила топор и сообщила Толику все тем же до жути тихим голосом:
– Я тебе, мудаку, моргаю – еще раз подвалишь к моей батухе,
схлопочешь такого леща, что с трахом завяжешь, а потом похиляешь унтарить
крытку на колымагу! А вернешься, настанут тебе полные вилы. Я тебе, уроду, не
трафлю карачуном, а конкретно гарантирую, что чердак твой точно закрою. Ну как?
Фурычишь?
В переводе с блатного жаргона, который Ольга освоила в
тюрьме, это означало буквально следующее: «Я тебя предупреждаю – еще раз
подойдешь к моей двери, я тебе так наподдам, что сделаешься импотентом, а потом
пойдешь себе другое жилье искать. Или я тебя прикончу. Я тебя, урода, не
запугиваю, а просто обещаю, что проломлю башку. Понимаешь?»
– Фу… фу… фурычу, – залепетал Толик.
– Ну, вот и молодец.
Ольга оттянула ткань соседовых тренировочных, прицелилась… Топор
поднялся, а потом с грохотом опустился.
Толик с воем пронесся мимо ребят, которые стояли в прихожей,
будто их столбняк разбил. Спереди на штанах зияла огромная дыра.
Ольга захлопнула дверь, кинула топор под диван, разжала
ладонь. На ладони лежал клок синей тряпки, отхваченный топором от штанов ее
«тихого» соседа. Ольга посмотрела на тряпку, будто не вполне понимая, что это
вообще такое, а потом плюхнулась в кресло и начала дико хохотать – до слез, до
икоты.
* * *
История со слонами таки сделала свое дело. И тут было
действительно неважно, кто этих слонов презентовал заказчику – Бойко, Громова
или вовсе Александр Сергеевич Пушкин. Главное, что заказчик пришел в восторг, и
теперь Ольгины слоны, которых украл Бойко, красовались повсюду – на рекламных
щитах, в витринах магазинов, на упаковках йогуртов и творожков… Розыгрыш
путевок на Шри-Ланку рекламировали по телевизору. И это означало, что Ольга все
сделала правильно. Она все очень здорово придумала, попала в точку и может
делать это снова, и снова, и сколько угодно, потому что поняла – как.
Она научилась самостоятельно вести переговоры с клиентами,
объяснять, почему концепция рекламы – именно такая и другой быть не может, вела
параллельно три проекта. Она скинула свою лягушачью шкурку. Дарья была права.
Чтобы разговаривать с этим городом на «ты», надо принять его образ мыслей,
образ жизни, стать своей. Ольга записалась в маленький тренажерный зал рядом с
домом и вечерами накручивала педали на тренажере, чтобы подкачать ноги и живот.
Научилась выискивать распродажи, где за смешные деньги можно было купить такие
вещички, чтобы выглядеть на миллион. Купила самоучитель английского, записалась
на курсы вождения. Когда-то Стас ее учил рулить, и пару раз она даже
самостоятельно доехала от дачи свекрови до поселкового магазина. Стас при этом,
конечно, сидел рядом…
Грозовский заметил все эти перемены и однажды, после
какой-то дико пафосной презентации, шепнул ей:
– Чувствую себя Пигмалионом. Не забывай: это я тебя нашел!
Но он и не знал, что выросло из этой Галатеи! Его Галатея
научилась ходить по головам, вот как! Потихоньку-полегоньку, шаг за шагом,
Ольга отжимала Вадима Бойко ото всех мало-мальски значимых проектов.
Несколько раз Грозовский ездил на переговоры с заказчиками
вместе с Ольгой. После этого заказчики незамедлительно отказывались от уже
утвержденной концепции, потому что Громова предложила им нечто более
оригинальное, свежее и перспективное.
Когда Грозовский интересовался, чья была та, первая идея,
которую в итоге забраковали, Ольга неизменно пожимала плечами и с невинным
видом говорила:
– Кажется, Вадима Бойко…
Как-то Вадим опоздал на совещание, на котором Грозовский
делил свежие заказы. И Ольга немедленно заграбастала самый сладкий, самый
шоколадный кусок пирога – рекламу очень серьезного производителя спортивной
одежды. Грозовский боялся, что с таким крупным проектом Ольга в одиночку не
справится, предложил взять кого-нибудь в помощь. Вон хоть Вадика Бойко. Но
Ольга – ласково, с улыбочкой – сообщила, что ей не нравится стиль работы Бойко.
И генеральный разрешил ей работать в одиночку.
Когда запыхавшийся Вадим вбежал в приемную, совещание уже
закончилось. Увидев выходящих из кабинета генерального Дарью и Ольгу, Вадим
кинулся к ним:
– Уже, да? Опоздал?
– Ты просто капитально опоздал, Вадик, – хохотнула Дарья.
– А что? Что?! – Вадим выглядел сбитым с толку и напуганным.
Ольга почти прижалась губами к его уху и шепнула:
– Все, Вадик. Совсем все. Полный аллес капут!
И ушла с Дарьей в курилку. А Вадим остался посреди приемной.
Стоял как оплеванный и никак не мог понять, что – все? Что она вообще имела в
виду, эта стерва?!
С «тихим» соседом после того памятного случая с топором,
который Ольга во всех подробностях описала в письме своей подруге жизни Наде
Кудряшовой, больше никаких трений не возникало. Пить Толик, разумеется, не
перестал, но стоило Ольге выйти на кухню, он спешно ретировался. А завидев ее
во дворе, приподнимал кепчонку, лебезил:
– Я, Ольга Михална, как велено… Того… Бачок в уборной
починил, значит…
А потом восхищенно рассказывал дружкам, что соседка у него
не женщина, а Джеймс Бонд в юбке.
* * *
Было первое сентября. Ольга с Грозовским возвращались с
очередных переговоров. Он остановил машину на светофоре и, постукивая пальцами
по рулю, ждал, когда наконец загорится зеленый. Ольга смотрела в окно. На
бульваре, у памятника, толпились первоклашки – нарядные, с букетами… Как-то там
ее дети?
– Дим! – Ольга покосилась на Грозовского. – У тебя есть
знакомый адвокат, который разбирался бы в семейном праве?
Грозовский наморщил лоб, задумался:
– Насчет семейного права я как-то не в курсе. Есть просто
хороший адвокат. Что? Решила тяжбу начинать?
Ольга кивнула:
– Да. Твой адвокат – он точно хороший?
– Когда у адвоката такое имя, значит, он точно хороший!
Светофор наконец переключился, машина тронулась с места.
