– Что? Любовь здесь больше не живет?
– Не в этом дело… Просто… У меня полно проблем…
Грозовский таких проблем не понимал:
– У тебя теперь есть няня, какие проблемы? Ты что, не можешь
своих детей на два часа оставить?
Ольга взяла его за руку, посмотрела просительно:
– Дим, лучше приезжай к нам, а?
Грозовский руку отобрал, отвернулся:
– Зачем? Все равно же ничего нельзя! Или что? Чай станем
пить?
Ольга бы с удовольствием выпила с ним чаю. И плюшек бы
напекла, и пирогов, а после чая они могли бы все вместе сыграть в лото или
посмотреть какое-нибудь веселое кино. Вот только Грозовского все это никак не
устраивало. Он не хотел ни чаю, ни плюшек, ни лото. Ворчал, капризничал, пенял
Ольге на то, что она со своими семейными хлопотами не только личную жизнь
забросила, но и работу запустила.
Ольга знала, что во всем он прав, и работает она в последнее
время действительно не очень. По ночам, уложив детей, Ольга садилась рисовать,
в офис приезжала невыспавшаяся, туго соображала. Все у нее валилось из рук.
Иногда Ольга думала, что не выдержит всего этого, сломается.
Она запиралась в ванной, включала воду на полную мощность и ревела. Потом
вытирала слезы, тащилась на кухню курить и пить чай. Жаловалась Надежде:
– Надя, я просто в шоке. Я ничего не успеваю, у меня нет ни
сил, ни времени… Я не справляюсь… Работу совсем забросила, Димку забросила!
Ужас какой-то.
Надежда подливала подруге чаю, подсовывала пирожок:
– А ты чего думала? Трудно, конечно. Дети есть дети, да еще
они от тебя отвыкли совсем! Ничего, вот увидишь, все наладится.
Надежда, как всегда, оказалась права. К Новому году все
действительно потихоньку стало налаживаться.
Постепенно Ольга вошла в нормальный рабочий ритм. Всю неделю
она пахала как лошадь, возвращалась глубокой ночью, когда дети уже давно спали
у себя в комнатах, а Надежда сладко посапывала на диване в гостиной. Зато
выходные целиком и полностью принадлежали им троим: Ольге, Мишке и Машке. Они
катались на коньках, ездили гулять в Коломенское, ходили по театрам или
отправлялись в кино. Перед сеансом полагалось непременно купить большущее ведро
попкорна. Чаще всего Надежда соглашалась составить им компанию и не хуже Машки
восторгалась и коньками, и попкорном, и ледяными скульптурами, и нарядными
новогодними витринами. Да и было чем полюбоваться! Повсюду – елки, северные
олени, гномы, гирлянды, все сверкает, кружится, подмигивает разноцветными
огоньками. Красота, да и только!
Машка полюбила свой новый детский сад, по вечерам
рассказывала, как они писали письма Деду Морозу и разучивали новый танец. Мишка
завел в школе друзей, перестал дичиться и без умолку болтал с Ольгой, пока они
ехали до школы:
– Генка вчера на спор отжался двадцать раз. Он на карате
ходит. Мам, а мы можем меня тоже на карате записать?
– Запишем, если хочешь.
– Мам, а знаешь чего? У нас в классе у всех «камелоты», а у
меня какие-то галоши!
– Миш, я не поняла… В Камелоте были рыцари Круглого стола.
При чем здесь галоши?
– Ничего это не рыцари, а ботинки. Называются так. У всех
есть, а у меня нет.
– Ну, купим, купим!..
Надежда на Ольгу ругалась: нечего, мол, все подряд покупать.
Но Ольга все равно покупала и получала от этого ни с чем не сравнимое
удовольствие.
На работе Ольга с Надеждой почти не виделись, разве что в
курилке.
– Как там наши снобы, не обижают тебя? – спрашивала Ольга
подругу.
Надежда глядела на нее с веселым изумлением, тянула:
– Меня?! Бог с тобой! Я сама кого хочешь…
* * *
– Что нового можно придумать про шоколад? – Дарья
поморщилась. – Все давно придумано!
– Ребята, я все понимаю, но надо придумать, – Ольга
посмотрела на своих ребят. Летучка продолжалась уже больше часа, и ребята
подустали. Пора закругляться. – Я вас очень прошу: подумайте. К вечеру жду ваши
предложения. Только давайте сразу договоримся: гномики, феи, дети и тетки в
кокошниках идут лесом. Что-нибудь более оригинальное и незамыленное, хорошо?
Кстати, кто писал текст для кондитерских батончиков? Борис, ты, кажется? Мне
особенно понравилось вот это место. – Ольга взяла со стола распечатку и с
выражением прочла: – «Этот батончик называется молочным, потому что на две
трети состоит из цельного молока. Он как будто соткан из тысяч капель цельного
молока. Он полезен детям и взрослым, потому что в нем много молока». Борь! Это
что такое? Памятка доярки? Это ж какая сила мысли! Просто с ума сойти! Он на
две трети состоит из молока, потому что в нем много молока!
Боря, длинноволосый долговязый монстр креатива, заерзал на
стуле:
– Я переделаю, Ольга Михайловна…
– Очень надеюсь. Дарья, что там с картинками?
– К вечеру будут картинки, – отрапортовала Дарья.
В кабинет заглянул Грозовский, кивнул Ольге:
– Закончишь, зайди ко мне.
Грозовский скрылся, а Ольга перешла к самой нелюбимой и
самой болезненной теме повестки дня: пресловутому «Строймастеру». Со «Строймастером»
они завязли, и капитально. Они предлагали идеи одну за другой – сквозная
реклама, имиджевая, агрессивная, социальная, какая угодно. Но Николай Иванович
Мезенцев, тамошний директор по рекламе, ни одно предложение не одобрил. Ольга
чувствовала, что работает вхолостую. Самое обидное, что она совершенно точно
знала, какая рекламная кампания нужна фирме. Но рекламный директор, плешивый
господин Мезенцев, который уже по ночам ей снился, предпочитал работать по
старинке и Ольгиными идеями проникаться никак не хотел. Она, в свою очередь,
категорически не хотела выполнять пожелания Николая Ивановича – лепить по всему
городу щиты с портретом улыбающегося маляра, будто сошедшего с политплаката
60-х, и печатать дурацкие, никому не нужные буклеты. Вот такой вот
миттельшпиль. Надо было срочно разруливать ситуацию.
В конце концов Ольга, прекрасно понимая, что это неэтично,
неполиткорректно и все такое прочее, решила-таки через голову Мезенцева
встретиться с гендиректором «Строймастера» – монстром и бурбоном Сергеем
Барышевым.
Почти неделю она вела переговоры с барышевской секретаршей,
добивалась аудиенции, просила назначить время. В конце концов ей назначили на
четверг, на три тридцать, и предупредили, что Барышев сможет уделить ей не
более четверти часа.
