Теперь Барышев совершенно определенно улыбался – тонкой
язвительной улыбочкой. И рассматривал ее, как диковинную зверушку в зоопарке. А
она уставилась на него, как кролик на удава, и слова сказать не может. Умница,
Громова! Хорошо работаешь. Просила назначить встречу, поговорить, и сидишь как
немая. Барышев, посчитав, видимо, что молчание затягивается, кивнул на бумаги:
– Итак, суть наших недопониманий, как вы их называете,
сводится к тому, что мы просим вас сделать так, как мы хотим. Кроме того, за
это мы еще должны вам заплатить довольно большие деньги. А вы нам в ответ
говорите, что сделать этого не можете. Что вам в принципе не нравится вся
затея, а нравится что-то другое, что вы и хотите сделать за наши деньги. Пока
все правильно?
– Нет! – горячо возразила Ольга. – Все неправильно!
– Тогда поправьте.
Ольга взяла себя в руки и, очень осторожно подбирая слова,
начала рассказывать Барышеву, что выпустить разноцветные буклеты, а на них
мелким шрифтом напечатать, чем именно компания «Строймастер» занималась
последние пять лет, – означает просто выкинуть деньги на ветер. Потому что
никто и никогда не станет эти буклеты читать. Ну, если только сотрудники
«Строймастера», да и то из-под палки.
– Ваш образ должен быть совсем другим…
– Мой образ? – уточнил Барышев.
– Ну, не ваш личный образ, а образ вашей компании.
– Что именно вы предлагаете?
Ольга, загибая пальцы, перечислила основные пункты:
во-первых, узнаваемый логотип. Во-вторых, несколько газетных публикаций. Ни в
коем случае не рекламные модули, а статьи социальной направленности – о том,
как «Строймастер» создает рабочие места, насколько их продукция экологична, как
они о здоровье народонаселения заботятся, и так далее, и так далее.
– Вы формулировали ваши предложения? – перебил ее Барыщев.
– Раз десять.
– Сформулируйте в одиннадцатый. Успеете до завтра?
– Конечно! У нас все готово!
– Завтра, скажем, часа в два вы сможете со мной пообедать?
Где-нибудь в центре? Я бы посмотрел ваши предложения.
Господи, да все, что угодно. Пообедать, поужинать, сплясать
голышом под луной!
– Конечно, смогу, Сергей Леонидович!
– Тогда до завтра. – Барышев стал из-за стола, пожал ей
руку. Ладонь у него была сухая и теплая.
…Ольга влетела в офис, со всего маху хлопнула сумку на стол,
кинулась к компьютеру.
Дарья напряженно следила за ней.
– Не принял?! Вот зараза какая!..
– Принял! Быстро распечатайте все предложения! Я завтра с
ним встречаюсь.
У Дарьи отлегло от сердца. Неужто со «Строймастером» дело
наконец сдвинется с мертвой точки?
– Принял?! Вот душка наша!..
У Ольги заверещал мобильный. Нина Евгеньевна, их
замечательная няня, сообщала, что Павлик в детском саду перевернул на Машку
стакан молока. Опять, значит. В прошлый раз Павлик на нее блюдце с вареньем
опрокинул. Не иначе, это любовь…
Дарья вытащила из принтера тепленькие, с пылу с жару
распечатки, протянула Ольге:
– На! Все для «Строймастера» распечатала. Ты думаешь,
Барышев станет их читать?
Ольга очень надеялась, что станет. Ну в конце концов, не зря
же он просил их привезти, правильно? Может, даже прямо за обедом прочтет.
– Надеюсь, что станет. Он, вообще говоря… вменяемый.
Дарья Барышева вменяемым не считала:
– Хорош вменяемый, почти полгода нас динамил!
Ну динамил, ну и что теперь? Он большой начальник, у него
здоровенный комбинат в Москве, и в Сибири еще строится, сотни рабочих,
производство с миллиардным оборотом… Его дело – дать замам распоряжение, а замы
уж должны заниматься рекламой. Беда в том, что все замы у Барышева – строители,
а не рекламщики, в том числе Мезенцев. Наверняка они очень хорошие строители.
Но в рекламе ни черта не понимают. Отсюда и проблемы.
– Ладно, Даш, не ворчи. Надеюсь, теперь веселее пойдет.
– Хорошо тогда. Грозовский порадуется.
– Он как? Оклемался?
Дарья покачала головой:
– Сказал, что помирает, велел не кантовать. Да, Гриш?
– Пельмени очень хороши, для живота и для души! – согласился
Гриша и снова уткнулся в компьютер.
* * *
Грозовский валялся в постели, накрывшись горой из пледов и
одеял, и натурально помирал. Ему было жарко, потно, башка болела так, что
хотелось лезть на стену. И еще – очень было себя жалко. Черт бы взял этот
грипп!
Грозовский ненавидел грипп, ненавидел болеть, ненавидел
больных, и вообще, лучше бы он застрелился, чем так мучиться.
Зазвонили в дверь. Домработница, что ли, приперлась? На
фига, спрашивается?! Он ей приходить не велел. Домработница, конечно, не так
чтобы в полном смысле слова женщина… Но все равно ни к чему даже такой женщине
лицезреть плейбоя, красавца и душку Грозовского в байковой пижаме и с соплями
до пупа.
Нет, домработница звонить не станет. У нее же ключи есть,
что он, в самом деле? Все это грипп, совсем мозги отшибло. Может, врач? Вроде
врач говорил, что через пару дней заедет проверить, как у него, помирающего
Грозовского, дела.
Стеная и костеря все на свете, Дмитрий поволокся в прихожую,
открыл дверь и без сил оперся о косяк. В дверях стояла завхоз Надежда Кудряшова
– свежая, румяная, с рассыпавшимися по плечам рыжими, совершенно тициановскими
волосами. В обеих руках завхоз Кудряшова держала пакеты.
Надежда отодвинула обалдевшего Грозовского с дороги,
поставила пакеты на диванчик в холле, сняла плащ.
Дмитрий открыл было рот, чтобы сообщить завхозу Кудряшовой о
несвоевременности этого визита и выгнать ее к чертовой матери вон. Но Надежда и
слова ему сказать не дала.
– Вы почему в «глазок» не смотрите, Дмитрий Эдуардович? –
строго спросила она.
Чего? Какой, на фиг, «глазок»?! Господи, мало на его бедную
голову гриппа, так теперь еще эта… явилась.
– Куда… не смотрю?
– В «глазок», в «глазок»! – Надежда ткнула пальцем в дверь,
на которой и впрямь красовался «глазок».
– Смотреть надо, мало ли кого там принесло!
– А вас-то зачем принесло? – мрачно поинтересовался
Грозовский.
