– Завтра. – Барышев смерил ее взглядом и решительно заявил:
– Я вас провожу.
– Ку… да? Куда… проводите?
– До машины.
…Ольга остановилась около своей машины, прислонилась к
дверце. Барышев смотрел на нее сверху вниз – очень серьезный, такой близкий,
такой далекий… Ольга отвела глаза.
– Мне пора, наверное…
– Наверное, – Барышев кивнул. – Но сперва я хотел бы внести
ясность в один вопрос, Ольга Михайловна.
В какой, интересно? Впрочем, какая разница. Пусть вносит
ясность в любые вопросы, только бы стоять с ним вот так рядом, близко, и никуда
не уходить.
– Я хотел бы знать, какие у меня перспективы, учитывая, что
мне не двадцать пять лет.
– По-моему, самые радужные, – Ольга заговорила быстро и
уверенно. – Реклама только чуть-чуть подтолкнет ситуацию, а так у вас
достаточно прочная репутация и…
– Вы живете одна?
Что? Что он спросил? Нет, это невозможно. У нее
галлюцинации. Не мог Барышев такого сказать. И вообще – ему глубоко плевать,
одна она живет или с кем-то.
– Ольга Михайловна! – Барышев наклонился ближе, заглянул ей
в глаза. – Я спросил. Вы должны ответить. Или… как это называется… я задал
некорректный вопрос?
– Я живу… с детьми. У меня их двое. Миша и Маша.
– И мужа на самом деле нет?
Ольга покачала головой.
– И не предвидится?
– Почему вы спрашиваете, Сергей Леонидович?
– Не хочу оказаться в глупом положении или… впустую
потратить время.
Барышев взял у нее из рук ключи от машины, нажал кнопку.
Машина весело пискнула. Он открыл дверь:
– Завтра поедем в аэропорт на моей машине. Водитель заедет
за вами, если вы позвоните и скажете секретарю адрес. Садитесь, пожалуйста.
Ольга послушно села. Барышев посмотрел на нее сердито,
насупился:
– Знаете, сначала вы совсем мне не понравились. Там, на
стоянке. Я дико не люблю, когда на меня кричат. Так вот я должен сказать, что
сейчас вы мне нравитесь. До свидания.
Захлопнул дверь и быстро пошел обратно, к офису.
* * *
В Новосибирске они пробыли двое суток.
Прямо с самолета Барышев повез Ольгу смотреть комбинат,
потом они поехали в местную администрацию, и ей битый час рассказывали, как
Сергей Леонидович поддерживает ее, администрации, социальные программы и как
это прекрасно, что его комбинат обеспечит работой полторы тысячи человек. Они
были в городской больнице, которой Барышев тоже, оказывается, помогал, закупал
какое-то новомодное сложное оборудование, выпили коньяку с главврачом и
отправились в художественную галерею, потому как мецената Барышева там уже
ждали местные деятели искусства. Искусство, как выяснилось, он тоже без
спонсорской помощи не оставил…
Сибирские деятели искусств оказались людьми в высшей степени
хлебосольными, встреча с ними затянулась до глубокой ночи, и Ольга почти не
помнила, как они вернулись в гостиницу. И очень себя зауважала, когда ей в
восемь утра удалось совершенно самостоятельно, без посторонней помощи,
спуститься в холл, где ее уже ждал Барышев – свежий, умытый, бодрый, будто и не
выпивал вчера с художниками до четырех утра…
Ольга боялась, что программа на день будет такая же
насыщенная, как и накануне, но Барышев сказал, что на сегодня у них только одна
поездка – в академгородок. Но сначала – хорошая порция кофе.
После второй чашки кофе Ольга окончательно пришла в себя,
голова перестала кружиться, только руки немножко дрожали.
– Смотрю, художники на вас произвели впечатление, – Барышев
усмехнулся. – Но вы боец, Ольга Михайловна. С художниками наравне – это, знаете
ли, не каждая женщина выдержит… Хотел сказать вам спасибо за то, что вы так
хорошо подготовились, да еще за такой короткий срок. Вы профессионал.
– Я старалась, Сергей Леонидович.
– А с кем остались ваши дети?
– С моей подругой. Они ее обожают. А она – их. Кормит все
время…
– Профессионал, боец, – Барышев смотрел, как она пьет кофе,
двумя руками обхватив чашку. – И очень красивая женщина. Я от этого все время
чувствую себя дураком.
Это хорошо. Просто прекрасно, что он чувствует себя дураком.
Можно считать, что они тут на равных.
– Куда делся ваш муж?
А вот про мужа ей говорить совсем не хотелось. Муж остался в
другой жизни, там ему и место.
– Это целая история, Сергей Леонидович.
– Расскажете?
– Это не слишком красивая история.
– Обойдемся без красоты.
– Только не сейчас, Сергей Леонидович, ладно? Я сейчас не
хочу рассказывать… некрасивых историй.
Ни сейчас, ни потом – никогда.
– Расскажите лучше вы что-нибудь.
– Ладно. У меня тоже есть не слишком красивая история. Отец
однажды меня уличил – я джинсы американские у фарцовщиков купил. Так он меня
чуть в милицию не сдал, так был возмущен, что его сын водится с идеологическим
противником! Он тогда кричал, что надо было меня посадить, чтобы впредь была
наука.
Невероятно! Посадить?! Сына?! За джинсы?!
Он улыбнулся:
– Если бы он меня тогда посадил, я бы сейчас не
строительством занимался, а нефтью торговал. Как все большие ребята.
Ольгу передернуло.
– Не стоит так шутить, Сергей Леонидович. Тюрьма – это
ужасное место. Никакая нефть того не стоит. А… кто у вас отец? То есть вы
говорили, что ученый…
– Кардиолог, очень известный. Академик. Дед был профессор.
Тоже медик. Очень образованные, очень идейные, очень преданные своему делу
люди. У нас такой скандал был, когда я решил поступать в строительный! Семейные
ценности, преемственность, традиции.
– А почему вы решили… в строительный?
– Потому что лучше быть первым в деревне, чем вторым в Риме.
Чтобы состояться в медицине, мне нужно было или превзойти отца и деда, или
въехать в рай у них на закорках. Понимаете? Мама тоже была очень известным
врачом, по ее книжке по педиатрии до сих пор в институте студентов учат. А я
был совершенно уверен, что мне их не догнать. Для этого нужно быть гением, а
медицинского гения я в себе никогда не чувствовал. К тому же крови боюсь
панически. Однажды рассек ладонь, так со страху чуть в обморок не упал. Шрам
остался, хотя рассек так… по верхам.
