– Давай напечем, сами покушаем, а ты потом бабушке своей
отнесешь и скажешь, что это я пекла, давай, да? – Машка скакала вокруг няни и
хлопала в ладоши. Она обожала дни рождения, а еще больше – плюшки. – Давай изюм
перебирать? Ну давай! Давай!
– Ну, конечно! Сейчас будем перебирать, – согласилась Нина
Евгеньевна.
– А чай пить?
– Переберем изюм, поставим плюшки – и тогда чай.
– Пока дождешься, с голоду помрешь, – заворчал Мишка.
Но с голоду они, разумеется, не померли.
Плюшки уже подрумянились в духовке, когда в дверь зазвонили.
– Ну вот, мама приехала, – обрадовалась Нина Евгеньевна. – С
ней как раз и чай попьете!
Она глянула на плюшки, побежала открывать дверь. Машка
кинулась за ней, размахивая руками и крича: «Мама, мама! Я сама спекла плюшечку
с глазками!»
За дверью стояли двое незнакомых мужчин. Один высокий, в
длиннополом пальто и при галстуке, другой – коренастый, с наушником в ухе.
Наверное, охранник.
Пока Нина Евгеньевна смотрела на мужиков, Машка выскочила
вперед и заорала:
– Вы к нам, да?! К нам?! У нас плюшки есть! Я сама спекла
плюшечку с глазками!
Незнакомые мужчины слегка растерялись, но все же высокий
очень вежливо спросил:
– Я могу увидеть Ольгу Михайловну?
– Она на работе.
Нина Евгеньевна взяла Машку за руку, крикнула в прихожую:
– Миша, возьми, пожалуйста, сестру!
– На работе? – высокий удивился. – Так сегодня суббота…
Машка снова выскочила у Нины Евгеньевны из-за спины и
сообщила:
– А у нас мама всегда на работе!
Нина Евгеньевна опять отправила ее в квартиру. Встала в
дверях, чтобы Машка снова не выскочила.
– Вы не могли бы представиться?
Мужчина кивнул:
– Простите. Меня зовут Сергей Леонидович Барышев. Мы вместе
работаем.
Нина Евгеньевна еще раз смерила его взглядом и, сочтя, по
всей видимости, что он внушает доверие, сменила гнев на милость:
– Ольга Михайловна с минуты на минуту должна приехать. Если
хотите – можете зайти, подождать ее.
Барышев секунду подумал, потом кивнул, отправил охранника в
машину, вошел, под пристальным взглядом Нины Евгеньевны снял туфли… Хорошенькая
румяная девочка, которая радовалась, что испекла плюшечку с глазками, вытащила
из шкафа тапки:
– Обувайтесь, а то простудите ноги и заболеете!
В тапках и в костюме за пять тысяч долларов Сергей
окончательно почувствовал себя дураком. Он даже думал сбежать, отговорившись
делами, но девочка решительно взяла его за руку и потащила в комнату, где няня
уже выставляла на стол блюдо с плюшками. Одна действительно была с глазками,
сделанными из двух больших изюмин.
Вошел высокий темноволосый мальчик, немного похожий на
Ольгу.
– Здравствуйте.
– Здравствуйте.
– Меня можно называть на «ты», – разрешил мальчик. – Это Маша,
моя сестра. А это наша Нина.
Сергей протянул мальчику руку и тоже представился по всей
форме:
– Сергей. Я… работаю с вашей… мамой.
Машка снова принялась скакать вокруг Барышева:
– Ты будешь с нами чай пить?! Нина! Он будет пить чай. Да?!
Нина Евгеньевна поймала девочку, поправила бант в косе,
вытерла платочком щеку, выпачканную в муке:
– Машенька, взрослым нужно говорить «вы», сколько раз я тебе
говорила!
– Ладно, ладно! Будете? Будете?!
Сергей пообещал, что чай выпьет. Машка с визгом убежала на
кухню за ложками, а Сергей так и остался стоять столбом посреди комнаты.
Вежливый мальчик Миша, которого, очевидно, учили, что гостя надо занять,
показал Сергею лежащие на ковре рисунки:
– Это я рисую. Только пока плохо выходит. Вы умеете?
– Что?
– Рисовать.
Сергей признался, что не очень.
– А в самолетах? – спросил вежливый мальчик Миша. –
Понимаете?
Пришлось признаться, что и в самолетах не очень. Пожалуй,
даже никак.
– А в чем вы понимаете?
Кажется, акции Барышева стремительно падали.
– Хороший вопрос. Давай попробуем разобраться… ну хоть в
самолетах.
…Ольга уехала с работы пораньше, как обещала, но,
разумеется, на полпути попала в пробку. Какой-то очередной государственный
деятель ехал в аэропорт, и Ленинградку перекрыли больше чем на час. Водители
зверели в жуткой, многокилометровой пробке, проклинали и деятеля, и чиновников,
и правительство, и лично президента, у которого такой бардак в стране творится,
что законопослушные граждане не могут белым днем проехать по своим делам,
потому что некий хрен с горы желает ехать в аэропорт не просто так, а с большой
помпой. В результате домой Ольга попала на два часа позже, чем рассчитывала.
Из гостиной доносился звон посуды и низкий мужской голос…
Этот голос она бы не спутала ни с одним другим на свете. Но этого… Этого не
может быть, да? Этого не может быть никогда, потому что не может быть никогда.
Аксиома. Истина, не нуждающаяся в доказательствах.
Ольга выпустила из рук сумку и пакеты с покупками, тихо
вошла в гостиную, встала на пороге.
Мишка лежал на ковре на пузе, разложив перед собой листы с
рисунками. Напротив, ровно в такой же позе, валялся Барышев. Длинные ноги
вытянуты почти до дверей. Машка сидела чуть поодаль, дожевывая плюшку, и смотрела
на них.
Барышев с Мишкой так увлеклись разговором, что не заметили
ее.
– Ну, и неправильно это. Куда у тебя двигатели делись? –
спрашивал Барышев.
– Никуда не делись, их отсюда не видно, – отвечал Мишка.
– Все наоборот. Это оттуда их не видно, а отсюда должно быть
видно. Это же самолет, а не летающая тарелка.
Барышев взял карандаш и начал что-то черкать на рисунке:
– Элементарно же! Закон перспективы! Не понимаешь? Эх ты, у
тебя мать – великая художница, между прочим!
Великая художница решила, что весь вечер стоять на пороге –
как-то все же не очень, наверное, и, набрав полную грудь воздуха, выпалила:
