Глава 2
Каждый раз, приезжая в Венецию, Дронго испытывал
необъяснимое чувство печали. Словно уходящий в воду город напоминал о бренности
всего сущего, о неизбежности энтропии, поглощающей все живое. Проезжая по
каналам города, он пытался понять состояние людей, живущих на воде и среди
воды. Выросший у моря, Дронго не боялся массы воды, инертной по своей природе, но
город, построенный на воде, вызывал у него сложные ассоциации. И если Ленинград
будил чувство восторга, Амстердам — любопытство, то Венеция навевала легкую
грусть.
Может, потому, что здесь нашел свой последний приют Иосиф
Бродский — один из самых любимых его поэтов? В этом символическом жесте
гениального поэта — пожелании быть похороненным в Венеции — очевидно,
выразилось и его отношение к бывшей Родине. Перенесенные унижения, судебный
приговор за «тунеядство», отсутствие должного признания — все это сказалось
потом в его решении не возвращаться на Васильевский остров. И завещание
Бродского похоронить его тело в Венеции, так напоминавшей ему родной город,
стало некой точкой, завершившей земное существование бунтаря и одиночки.
Дронго подумал, что жизнь гениальных людей не бывает легкой,
как сложна и история городов, ставших символами развития цивилизаций.
Первые упоминания о Венеции относятся к V веку, когда в 421
году часть прибрежного населения, спасаясь от нашествия гуннов, переселилась на
острова. Через сто с лишним лет Венецию заняли войска Византии, а еще через
полтора века в городе избрали первого дожа. Стоит особо отметить, что дож
избирался пожизненно, но эта должность не была наследственной. Таким образом
Венецианская аристократическая республика счастливо избежала пороков
наследственных монархий, когда на троне нередко оказывались слабые правители,
не способные принимать решения, либо, что еще хуже, никчемные личности,
находящиеся под влиянием своих фаворитов и фавориток.
Внешним выражением фактически обретенной самостоятельности
стал тот момент, когда Венеция приобрела собственного святого покровителя —
евангелиста Марка. Венецианские купцы похитили в Египте его мощи и, забросав их
свиными тушами, чтобы скрыть от мусульманских стражей, привезли в свой город,
где вскоре началось строительство собора Святого Марка. Отныне крылатый лев —
символ святого Марка — навсегда сделался и символом Венеции.
В XII–XIII веках Венецианская республика стала очень
богатой, но подлинный ее расцвет наступил во время Четвертого крестового
похода, организованного на деньги венецианцев. Под руководством великого дожа
Энрико Дандоло они повернули на христианский Константинополь, чтобы сокрушить
своих единоверцев и торговых конкурентов.
Византия так и не оправилась от этого удара и через двести
пятьдесят лет пала под ударами турков-османов. А Венеция за это время
выдвинулась в ряды первых мировых держав.
Еще целых триста лет она играла важную роль в европейской
политике. Но все постепенно меняется. Новые торговые пути в Индию вокруг
Африки, открытие Америки, могущество австрийских Габсбургов и усиление Франции
работали против Венецианской республики. В 1718 году Австрия и Турция вынудили
ее отказаться от своих территорий и колоний в Европе, а в конце XVIII века
Венецию завоевал Наполеон и передал ее по договору австрийским Габсбургам.
Еще несколько раз Венеция переходила из рук в руки, пока в
1866 году не вошла окончательно в состав нарождающегося Итальянского
королевства. Уникальная республика, просуществовавшая тысячу сто лет, во главе
которой стояли сто двадцать дожей, ушла в историю, а Венеция стала городом
новой Италии. Но и в новой стране, в которой сосредоточено больше половины
всего культурного наследия человечества, Венеция занимает особое место.
Ежегодно ее посещают миллионы туристов, она входит в традиционный туристический
маршрут Апеннинского полуострова наравне с Римом, Миланом, Флоренцией.
Дронго вспоминал историю Венеции, пока они ехали по мосту,
соединяющему город с материком. В автобусе кроме них, прилетевших из Флоренции,
находился комиссар Модзони, отвечавший за операцию в Венеции, —
сорокалетний худощавый мужчина высокого роста. У него были темные,
проницательные, глубоко посаженные глаза, тонкие губы и красивые, густые,
искусно уложенные волосы, очевидно, он успевал посещать парикмахера. На его
подбородке виднелся шрам, придающий ему особенно мужественный вид. Сидя рядом с
помощником, который вел автобус, Модзони подробно излагал свой план. Все
приехавшие слушали не перебивая. На первом сиденье разместились Террачини и
Брюлей. На втором — Дронго и Даббс. На заднем сидели Луиза и ее напарник,
офицер полиции Маурицио. Когда все садились в автобус, Дронго хотел оказаться
рядом с молодой женщиной, но она демонстративно протиснулась на заднее сиденье,
устроившись возле Маурицио. Луиза явно знала, что Дронго против ее участия в
операции, но была не согласна с ним. А может, просто не хотела лишний раз
демонстрировать их близость. Несмотря на свободные нравы современной
итальянской молодежи, несмотря на все усилия феминисток, Италия все еще
остается страной с крепкими семейными традициями, устои которых не смогли
расшатать новые веяния единой Европы. И молодая женщина, пусть она даже офицер
полиции, не могла столь явно афишировать свои отношения с приехавшим
иностранцем.
В это раннее утро почти не было машин. В Венеции туристы
обычно появляются после девяти утра. Многие из них предпочитают ночевать на
континенте, поскольку это гораздо дешевле. Гостиницы в Венеции стоят на порядок
дороже, чем в Риме или в Милане, а рестораны предлагают меню по ценам
московских ресторанов, которые, как известно, считаются самыми дорогими в
Европе.
— Мы доедем до вокзала, — пояснил Модзони, —
там нас ждет лодка. А площадь оцеплена, и с двух сторон будет вестись съемка.
Правда, я не уверен, что он появится, потому что просто не сможет оттуда уйти.
Здесь не Флоренция и не Рим. Вода со всех сторон. Он не может превратиться в
невидимку. Всех гондольеров мы предупредили.
— Он не мог с кем-нибудь договориться? — вмешался
Даббс. — Или выдать себя за гондольера?
— Нет, — улыбнулся Модзони, — мы знаем всех в
лицо. Эта профессия в нашем городе чрезвычайно уважаемая и передается по
наследству от отца к сыну. Нельзя просто так стать гондольером в Венеции. Для
этого нужно много лет учиться. Все они, кто сегодня будет у площади, знают друг
друга в лицо. Убийца не мог ни с кем договориться и не сможет каким-то образом
сбежать. Я думаю, что он просто блефует. На самом деле даже не посмеет
появиться в нашем городе.
— А если посмеет? — угрюмо спросил Дронго, чувствуя
за спиной взгляд Луизы. — А что, если он снова придумал какой-то трюк,
который мы не можем учесть? Он умеет думать, синьор Модзони. Это не обычный
убийца.
Модзони нахмурился.
— Посмотрим, — пробормотал он. — В нашем
городе мы не дадим ему развернуться. А если он посмеет здесь появиться, то мы
его возьмем. У него нет ни одного шанса. Ни единого.
Дронго все еще чувствовал на своем затылке взгляд Луизы, но
больше ничего не сказал.
