— Суток должно хватить, — ответил командир.
— Тогда — время пошло.
Мы не стали прощаться, и говорить нам тоже больше было не о чем. Безопасники растворились в снежной пелене, как призраки. И мы с Качалиной остались вдвоем на продуваемой всеми ветрами площадке.
— Что… Что вы собираетесь делать, Евгения?! — спросила генеральша, и голос ее дрогнул.
— Ничего, Ольга Христофоровна, — устало ответила я. — Ровным счетом ничего.
Качалина вопросительно посмотрела на меня.
— И вы ничего не будете делать ровно двадцать четыре часа. Я пообещала Саше, что дам им время уехать и завершить свои дела в Москве. У некоторых там семьи… ребята вас хорошо знают, да и я тоже вас неплохо изучила за эти дни. Вы ведь не оставите их в покое? Подключите свои связи в полиции, на самом верху? А я даю им время уехать и потеряться. И в Ростов посылать никого не надо — скорее всего, вы не найдете там дочку двух убитых по вашей вине людей.
Качалина отвела взгляд. Маленькая, но — победа…
— Мы что, проведем эти сутки здесь? — Ольга Христофоровна обвела глазами продуваемую площадку и окровавленный снег.
— Ну зачем же? Сейчас мы спустимся и сядем в машину, которую нам оставили ребята. И поедем в хорошо знакомый вам санаторий. Думаю, никого из людей Толмачева там уже нет. Я позвоню мэру и заверю его, что все в порядке. А наши мобильные телефоны останутся здесь, если вдруг кому-то придет в голову начать нас искать. Купите себе новый платиновый «Верту», только и всего.
— Женя! Вы понимаете, что вы делаете? — в упор глядя на меня, спросила Качалина.
— Я вас изолирую — ровно на двадцать четыре часа. Вот и все. Потом вы уедете в столицу.
— Нет! — вскинулась Ольга Христофоровна. — Я ведь должна открыть фонд памяти моего мужа!
— Вы не откроете его в нашем городе. Можете попытаться сделать это в Москве. Но лучше не стоит.
Я чувствовала себя смертельно усталой. Больше всего мне хотелось добраться до санатория и лечь спать. Но я должна была продержаться еще двадцать четыре часа. Точнее, уже двадцать три часа сорок пять минут.
— Я никуда не уеду до двадцать четвертого декабря! — завизжала Качалина и неожиданно перешла на «ты». — С кем ты собралась воевать?! Ведь ты — никто, просто охранник! Ты просто не представляешь себе моих возможностей!
— Вот и посмотрим, — ответила я и направилась к лестнице.
— Крыса! — дико завизжала Качалина мне в спину.
Я приостановилась. Колени мои дрожали. Голова зверски болела, перед глазами плавали желтые круги. В кармане у меня лежал пистолет.
— Сама ты крыса! — с удовольствием произнесла я и поставила ногу на первую ступеньку.
Эпилог
Наступило двадцать четвертое декабря. Чашка кофе дымилась на низком столике, глаза сидевшего напротив меня толстячка светились дружелюбием. Господин Толмачев с удовольствием проводил глазами ладную попку золотоволосой секретарши, сменившей на этом посту похожего на мумию Сан Саныча, пребывающего ныне в СИЗО. Мэр азартно потер руки и подвинул ко мне тарелочку с пирожными:
— Попробуйте эклеры! Это — мои любимые. К сожалению, я на диете.
— Сочувствую, — сказала я (без всякого сочувствия в голосе) и откусила кусочек свежайшего пирожного.
Мэр проводил эклер тоскливым взглядом, но тут же повеселел и вновь потер руки:
— Вы не представляете, Женя, как вы мне помогли!
— Ну почему же, вполне хорошо представляю, — светским тоном ответила я, принимаясь за кофе. Нет, у этой секретарши определенно талант! Совсем не похоже на ту бурду, которую подавал нам Сан Саныч. Может, для того чтобы вкусно готовить, нужна чистая совесть?
Мэр поднял брови, как бы прикидывая, что это я такое имею в виду, затем продолжил:
— Ольга Христофоровна Качалина покинула город в целости и сохранности. Кстати, куда подевалась ее охрана, вся эта служба безопасности?
— Понятия не имею! — честно ответила я. — Знаю только, что они все вдруг разом уволились. Ничего, наберет новых.
— Жаль, хорошие были ребята. Они ведь еще под началом Виктора служили, — опечалился мэр.
— Жаль, — равнодушно ответила я, аккуратно утирая губы белоснежной салфеткой.
— Ольга Христофоровна почему-то раздумала открывать фонд памяти Виктора, — нашел новую тему для разговора господин Толмачев. — Странно, она ведь так носилась с этой идеей…
— Спасибо за кофе, — поблагодарила я. — Кстати, госпожа Качалина уехала, не заплатив мне.
Мэр побагровел:
— Господи, как неудобно… Простите, Женя! Я не знал! Разумеется, я оплачу ваши услуги, ведь вы выполняли мою личную просьбу… двойной тариф вас устроит?
Я кивнула, глядя на Толмачева в упор, ожидая продолжения разговора. Под моим взглядом мэр забеспокоился.
— Ну и, само собой, Евгения, я — ваш должник. Пока я занимаю это кресло, вы можете рассчитывать на мою поддержку. После того, что вы для меня сделали… Я ведь понимаю, как трудно вам пришлось. Вы можете попросить меня о любой услуге. Подчеркиваю — о любой!
Физиономия Толмачева так и светилась дружелюбием.
Я встала. Мэр поспешно вскочил. Теперь я возвышалась над толстячком на полголовы.
— Да, Виталий Михайлович. У меня есть одна просьба. Только я сомневаюсь, что вы ее выполните.
— Так. — Мэр азартно потер руки. — Слушаю!
— Уйдите в отставку.
Лицо Толмачева вдруг так исказилось, что я невольно шагнула назад. Но мэр тут же взял себя в руки и холодно осведомился:
— Это что, госпожа Охотникова, — шутка?
Я подошла к окну.
— Как мне надоела эта ваша охота на крыс, если бы вы знали! — проговорила я, глядя на прохожих, спешивших по своим делам.
Один мужик не очень трезвого вида тащил на плече здоровенную елку, маленький мальчишка ему помогал. Папаша устал и поставил колючую ношу в снег. Снял шапку. И вдруг оба — и отец, и сын — утерли лбы одинаковыми жестами. Я отвернулась от окна.
— Я все думала, откуда Галка — вы ведь помните Галку, телохранительницу Качалиной? — откуда она узнала о той истории с заводом? Она не похожа была на человека, читающего интернет-издания, к тому же эта статья, написанная Левой Яворским, так и не появилась на сайте. А сам сайт закрылся. Я допускаю, что ваш помощник Сан Саныч по указке генерала Качалина устроил двум провинциальным журналистам адскую жизнь… но закрыть интернет-издание Сан Саныч точно не мог. Это сделали вы — по просьбе Ольги Христофоровны. У нее есть какой-то компромат на вас, еще с тех времен, когда она начинала свою карьеру в Тарасове. Не знаю, что там у нее, и знать не хочу, но вы у нее на крючке. Иначе с чего бы это вы стали стелиться ей под ноги, когда она вздумала приехать в родной город? И тогда вы решили убить Качалину.
