— Хватит, — остановил его Олег, — это глупо.
Если мы начнем вспоминать свои школьные приключения и сломанные крылья бабочек,
то вся эта затея изначально никому не интересна. Не хотите говорить откровенно,
так и скажите.
Было заметно, что он привык руководить.
— Господин Базуров в своем репертуаре, — весело
заметил Тигран. — А почему ты решил, что я шучу? Может, смерть бабочки —
это вселенская трагедия, а тот поцелуй в школе — мое самое приятное
воспоминание?
— Олег прав, — вмешалась Нина, — почему ты
все время шутишь, Тигран? Если не хочешь серьезно разговаривать, нечего было
вспоминать про этот трибунал.
— Вот именно, — поддержала ее Алла, — Тигран
все старается превратить в смешное.
— Ну вот, на меня напали сразу все женщины, —
поднял обе руки Тигран. — Хорошо хоть Лена молчит, иначе не знаю, что бы я
делал. Спасибо тебе, Лена, за поддержку.
— На здоровье, — усмехнулась она. — Я ждала,
что ты расскажешь о своих грехах, потому и молчу. А свои заслуги ты все равно
нам распишешь лучше всех.
— И ты, Брут… — вновь не удержался от улыбки
Тигран. — Все против меня.
— Давайте я начну, — неожиданно предложил Вадим.
Снова наступило молчание. Официанты принесли очередные
блюда, разлили всем вино. И лишь когда они удалились, Аркадий спросил у Вадима:
— Ты хочешь начать первым?
— Хочу, — подтвердил тот.
И все поняли, что он намерен говорить серьезно.
— Самый лучший поступок в жизни я совершил во время
распределения в институте, — задумчиво произнес Вадим, — на пятом
курсе. Тогда еще было распределение и мы ждали в коридоре, когда нас позовут,
чтобы объявить, кого куда направляют. Последний год Советской власти —
девяносто первый. Мне тогда было двадцать два. Я, как и все, знал, что первых
троих выпускников оставят в Москве для работы на новом полиграфическом
комбинате. Это были престижные места, и нам заранее объявили, что туда попадут
только трое. И всем было известно, кто именно останется в Москве, получив
назначение на этот комбинат, — круглые отличники. А четвертой следом за
нами шла Римма Хохрякова. Она сейчас живет в Америке, уехала туда вместе с
мужем пять лет назад. А тогда встречалась с одним из наших сокурсников и к
распределению была уже на пятом месяце беременности. У нее в дипломе была одна
четверка. По истории КПСС. Ей ее поставила строгая дама, старая дева, которая
считала появление в аудитории беременной студентки, к тому же незамужней, аморальным
поведением. В общем, все знали, что Хохрякова училась даже лучше остальных, но
вот так оказалась в списке лишь четвертой.
Тогда мы трое договорились, что откажемся от своих мест на
новом комбинате в ее пользу. Но сначала перед комиссией предстал Абрамов и не
отказался. Затем пошел Важейкин и тоже подписал предложенное направление. Я был
третьим по алфавиту из лучших выпускников того года. И должен признаться,
положение у меня было достаточно сложное: у меня болела мама, а на новом
комбинате должны были платить хорошую зарплату. И все-таки в последний момент я
решил отказаться. Объявил комиссии, что хочу поехать в Тулу на другой
полиграфический комбинат. Они меня долго отговаривали. Но я твердо стоял на
своем. И Хохрякова попала на мое место…
— Ну и дурак, — не выдержал Тигран, — не
нужно было отказываться. Твоя сокурсница давно загорает в Америке, а ты так и
не стал настоящим полиграфистом.
— Не стал, — согласился Вадим, — три года я
ездил в Тулу, и в конце концов это надоело. К тому времени распался Советский
Союз, я ушел в кооператив, который выпускал кожаные куртки, и с тех пор
забросил свою профессию. Вот только недавно пришел в нашу фирму, где мы
сотрудничаем с Аркадием.
— Сейчас полиграфисты самые богатые люди, — мрачно
заметил Олег. — Слушай, а это не тот Важейкин, который возглавляет
издательство «Арго»?
— Тот самый. Петя Важейкин, — кивнул, невесело
усмехнувшись, Вадим. — Он сейчас известный человек.
— Ну и для чего ты это устроил? — полюбопытствовал
Тигран. — Глупый поступок молодого романтика. Она все равно не сделала
нормальной карьеры, уехала в Америку, а ты лишился перспективной работы,
оставил больную маму, отправился гробить себя в Тулу. Глупо… Ребенок хоть был
от тебя?
— Иди ты… — обиделся Вадим.
— Ну она вышла замуж за отца своего ребенка? —
поинтересовался Аркадий.
— Нет, — ответил Вадим. — Она вышла замуж
совсем за другого человека.
Лена уронила ложку.
— Почему ты никогда мне этого не рассказывал? —
потребовала она ответа.
— Не придавал этому значения, — буркнул
Вадим, — а сейчас вдруг вспомнил. Тигран слишком часто обзывает меня
«полиграфистом». Вот я и вспомнил.
— Опять я виноват, — усмехнулся Тигран.
Дронго обратил внимание, что незнакомец за маленьким
столиком тоже прислушивается к разговору соседей. Возможно, этот человек
понимал русский язык.
— Это неинтересно, — заявила Алла. — Каждый
из вас сейчас начнет расписывать, какой он порядочный и честный, а еще при этом
привирать. За честность не судят, и хорошие поступки трибунал не обсуждает. Это
неправильно. Давайте сделаем по-другому. Пусть каждый расскажет о самом гадком
поступке в своей жизни. Только очень честно. И без глупых шуток. А мы вынесем
приговор. Вот это будет логично.
— Верно, — поддержала ее Нина, — только не
обманывайте. Пусть Вадим первым и расскажет о самом плохом своем поступке. Если
уж начал, пусть продолжает…
— Давай, Вадим, — подзадорил его Тигран. — Мы
ждем от такого благородного романтика признания о его моральном падении. Не
стесняйся!
Вадим взглянул на него. Поднял бокал вина, залпом его выпил.
Помолчал и начал рассказ:
— В девяносто восьмом в нашем кооперативе мы потеряли
полмиллиона долларов. И все банки отказались иметь с нами дело. Вы же помните,
какая тогда сложилась ситуация. — Он повертел в руках пустой бокал. —
Я встретился со знакомым банкиром, и он мне честно сказал, что никто нам не
даст ни копейки. Такое было глупое время. Рынок тогда завалили турецким и
китайским ширпотребом, который был в десять раз дешевле нашего. В общем, я
понял, что дело нужно закрывать. Я ничего не сказал ребятам, моим компаньонам,
но потихоньку начал готовиться. Все понемногу распродавал, превращал деньги в
доллары — тогда это было надежнее всего. Одним словом, действовал тайком от
ребят. И когда в августе девяносто восьмого случился дефолт, я почти ничего не
потерял. У меня все деньги находились в долларах, а ребята держали свои счета в
рублях. И контракты они заключали в рублях. Верили нашему правительству,
которое держало курс шесть рублей за доллар. А я не верил и заключал все свои
контракты только в долларах. В сентябре выяснилось, что я единственный из
четверых, кто сумел удержаться на плаву. Остальные обанкротились. Один из них
выбросился из окна. Я до сих пор виню себя в его смерти…
