Глава двадцатая
Картофельные блинчики под острым ямайским соусом по рецепту Эйба
Для блинчиков:
1 лимон; миска ледяной воды;
700 г красного картофеля;
1 измельченная луковица;
1 яйцо;
2 столовые ложки муки;
2 чайные ложки пекарского порошка;
щепотка соли;
щепотка перца;
растительное масло или шмальц для обжарки.
Разогрейте духовку до 140 °C. Выжмите сок лимона в миску с ледяной водой. Почистите картофель. Натрите его на терке и выложите получившуюся массу в миску; оставьте на полчаса. Затем хорошенько обсушите картофель с помощью салфетки, положите в большую миску и добавьте лук, яйцо, муку, пекарский порошок, соль и перец. На сверхпрочную сковороду налейте масло и нагрейте его на среднем огне. Выложите на сковороду одну столовую ложку картофельной смеси. Одновременно на сковороде помещается до четырех блинчиков. Обжаривайте каждый блинчик примерно одну минуту, до тех пор пока он не приобретет золотистый оттенок и не поднимется. Затем переверните и подержите на сковороде еще тридцать секунд. Готовые блинчики сложите в стопку и уберите в подогретую печь, чтобы они не остыли. Каждый готовый блинчик смазывайте маслом.
Для соуса:
230 г красных гаванских перчиков чили, без семечек и черенков.
1 измельченная белая луковица;
2 измельченных зубчика чеснока;
1 средняя папайя (варить до мягкости; очистить от кожуры и семечек, мелко порезать);
1 мелко порезанный помидор;
1/2 чашки яблочного уксуса;
1/2 чашки сока лайма или лимона;
2 столовые ложки воды;
1 чайная ложка тмина;
1 чайная ложка базилика;
1/2 чайной ложки мускатного ореха;
2 столовые ложки сухой горчицы;
1/2 чайной ложки куркумы.
Поместите чили, лук, чеснок, папайю и помидор в кухонный комбайн и тщательно измельчите (возможно, вам придется разделить ингредиенты на несколько порций). Выложите получившееся пюре в неглубокую миску. В кастрюле смешайте уксус, сок лайма и воду. Поставьте смесь на огонь, доведите до кипения, добавьте тмин, базилик, мускатный орех, горчицу и куркуму. Влейте горячую смесь в овощное пюре и аккуратно перемешайте. В холодильнике этот соус может храниться до восьми недель.
Было десять часов вечера. Сэмми куда-то ушел, как и Беа с Зузи; все остальные, кроме меня, уже спали. Прошло четыре недели со времени папиного спектакля. Четыре недели я не видела и не говорила с Иваном, но все еще постоянно о нем думала.
— Ну а ты чего ожидала? — пожала плечами Рути, когда днем мы сидели в кафе в парке. — Всего-то двадцать восемь дней прошло. А звонить и видеться с бывшим нельзя минимум шестьдесят дней; такое правило.
— Какое еще правило? Ты что, хочешь сказать, что есть еще какие-то правила?
— Да куча. Это же правила для расставаний, ты разве не помнишь? Не звонить, не писать, не встречаться. Ну а если тебе вдруг покажется, что ты не справляешься, позвони мне, и я спасу тебя от тебя же самой, — предложила Рути.
— Да что я тебе, подросток какой-нибудь? — возмутилась я.
Рути не ответила, лишь многозначительно хмыкнула. Вообще-то она была права; я и в самом деле вела себя как шестнадцатилетняя дурочка.
У меня давно чесались руки написать ему и попросить встретиться, тут же, немедленно. Я бродила по спящему дому, спускалась на кухню. Там я выпивала очередной бокал вина, надеясь, что он поможет мне набраться храбрости для звонка или хотя бы вырубит меня и удержит от звонка. Я редко пью в одиночестве. Уткнувшись лбом в оконное стекло, я смотрела на наш сад. В лунном свете виднелись голые ветки вишни, которую мы посадили для мамы. Вдруг на бокале мелькнуло отражение чьего-то лица, и на секунду мне показалось, будто это мама. Но вскоре я поняла, что это я сама. С каждым днем я все больше походила на нее. Ей ведь было всего на двенадцать лет больше, чем мне сейчас, когда она умерла. Одному Богу известно, сколько нам отпущено лет на земле; что бы я делала, если бы знала, что мне осталось всего двенадцать лет? Как бы я прожила остаток своей жизни? Я потянулась за телефоном, чтобы позвонить Ивану, но, как только прикоснулась к трубке, он зазвонил сам.
— Рути, слава богу! А я уже почти было ему позвонила, — воскликнула я.
— Приходи давай. Сейчас же, — приказала она.
Выходя из дома, я увидела маленький конверт, лежащий на полу у входной двери. Он был адресован мне, и его доставили лично — не было почтового штемпеля. Письмо было от Ивана. Может, я так сильно хотела вернуться к нему, что он почувствовал это и пришел? Внутри конверта я обнаружила рисунок. На нем были изображены мы с Иваном: я сидела в кресле в своем кабинете, Иван напротив меня и, протянув ко мне руки, что-то говорил. Под картинкой была надпись по-русски: «Ne mogu bez tebia. Davai budem kak my byli v nachale. Ia tak tebia liubliu».
Как он решился прийти и положить письмо прямо нам под дверь? Я решительно направилась к мусорному ведру, чтобы выбросить конверт, но в последний момент передумала и спрятала его в кармане куртки.
Мы с Рути устроились на кухне. Я быстро осушила большой бокал вина и разрыдалась. Я никогда не умела плакать красиво: одинокая слеза сбегает по щеке, ты тихонько всхлипываешь и утираешь глаза платочком. О нет, я предпочитала рыдать — громко, шумно, с покрасневшими глазами и распухшим носом. Рути быстро оглянулась и прокралась в туалет. Я поняла, что она принимала там кокаин. К тому же по ее лицу все равно все было видно. До чего мы с ней докатились?
— Я вообще-то наркотики не толкаю, — заговорила Рути, — но, может, хочешь чуток кокаина? Он тебя приободрит.
Я все еще плакала в голос, вытирая нос рукавом, икая и хватая воздух. Я покачала головой.
— Нет уж, спасибо. Я когда давно пробовала, так рыдала как белуга. А мне, как видишь, в плане слез помощь пока не нужна, — вяло улыбнулась я.
Вместо этого я налила себе стопку водки и пошла с Рути в туалет, где она тщательно вытерла полку рядом с раковиной и высыпала на нее толстую дорожку порошка. Пока она ловко снюхивала кокаин, я допила водку. Похоже, эти разные субстанции подействовали на нас одинаково: мы сразу же воспряли духом.
— Мне так хорошо! Никогда так клево себя не чувствовала! — тараторила я. — Давай пойдем куда-нибудь потанцуем! Только вот куда? А-а, знаю! Пошли к Эйбу, может, там его братец Эрби играет. Ну же, соглашайся!
— Господи, ты точно свихнулась. Что ты себе намешала в коктейль? — бормотала Рути, удерживая меня в ванной, пока я не смыла все потеки туши со своего зареванного лица.
Абрахам Грин по прозвищу Эйб был двухметровым растафари с длиннющими, до талии, дредами. Он заправлял круглосуточным еврейским рестораном, расположенным рядом с «Волгой». Голову Эйба украшала разноцветная вязаная тюбетейка, мини-вариант обычной растафарианской шапки. Эйб утверждал, что он — обыкновенный милый еврейский мальчик, чьи португальско-испанские предки приехали на Ямайку в XVI веке, а бледно-зеленый цвет его глаз подтверждал запутанную родословную. Речь его то и дело перемежалась всякими «ой-вей», «ай-ай-ай» и «да ради бога». В свободное от работы время он ходил на курсы, готовясь стать раввином. Широкий кругозор и знание еврейской религии и культуры, не говоря уже об аутентичной и вкусной еде, которую он подавал в своем ресторане, позволили ему легко влиться в обширную еврейскую диаспору нашего района. («Он, может, и придурок со слишком длинными волосами, но он наш придурок».)
