— Извините, конечно, но неужели вы думаете, что мы все так и горим желанием слышать вот это вот слово во время своего ужина?
— Какое слово? Сокращение?
Посетители снова ахнули и отвернулись от нас. Я увидела, что в ресторан вошел Володя, и помахала ему рукой. Это я отправила ему сообщение, когда Рути отвернулась, и попросила прийти сюда. Он был в пижаме, поверх которой накинул куртку, а под мышкой нес затрепанную книжку «Доктор Живаго».
— Где ты сейчас читаешь? — поинтересовалась я.
— Там, где Лара пошла на станцию, а Юрий сказал, что встретится с ней уже там.
— Ты правда не знаешь, что случится дальше? — удивилась я.
— Нет-нет, только не рассказывай! — зашикал он на меня.
— Как ты можешь быть русским и не знать сюжета «Доктора Живаго»? — изумилась я.
— Ну, что тут сказать? Видимо, тот урок в школе я прогулял, — улыбнулся Володя.
Я вывернула свои карманы. Скомканные платки, комки нежеваной жвачки, монетки, штраф за парковку в неположенном месте… Наконец я выудила конверт от Ивана.
— Что там написано? — спросила я.
Володя оглянулся. Парочка за соседним столом наблюдала за нами с явным интересом. Я встала, взяла Володю за руку, и мы вышли на улицу. Он поднес рисунок к уличному фонарю и сощурился, пытаясь прочесть текст.
— Тут написано: «Я не могу без тебя, давай будем как в начале. Я так тебя люблю».
Я снова расплакалась. На этот раз довольно симпатично: по щекам сбежала пара слезинок, оставив аккуратный след.
— Хло, только не веди себя, как Юрий Живаго… — заговорил Володя. — Беги на вокзал, не упускай свой шанс на счастье.
— Ах ты, врун, ты же сказал, что не знаешь, что там дальше, — ответила я, стукнув его по плечу.
Володя неопределенно пожал плечами.
— Да и вообще, а как же все твои речи про осторожность и семью? — возмутилась я.
— Иногда устоять перед любовью просто невозможно, — улыбнулся он.
— Люблю русских, — призналась я, обняв его. — Вы такие страстные и романтичные.
Кстати говоря, то, что Юрий отказался от любви к Ларе, ничего хорошего ему не принесло. В итоге он остался и без Тони, и без Лары. Умирал в одиночестве в Москве. Мне показалось, будто сама Вселенная посылает мне знак, указывает путь назад. Я поцеловала Володю и вернулась в ресторан.
— Ну и что там было написано? — спросила густо накрашенная матрона с соседнего столика, шествуя мимо нас к выходу.
— Не скажу, — ответила я.
— Вот ведь, все удовольствие испортили, — фыркнула она, махнув на меня рукой.
— Пошли, Рути, — позвала я подругу, рассчитываясь с Эйбом.
Он вложил мне в руку маленький пакетик с травкой.
— Это для Грега, — пояснил он.
Я послала ему воздушный поцелуй, и мы с Рути вывалились на улицу.
— Пошли к тебе, — предложила я. — Ты понюхаешь этой своей белой дряни, а я выкурю травку Грега.
— Ты прямо в животное превратилась, — заметила Рути. — Накурившееся животное.
После этого момента я мало что помнила, все терялось в какой-то дымке. Правда, помню, как лежала на полу у Рути на кухне, курила косяк и смотрела, как она снюхивает кокаиновую дорожку, запутанно петляющую вокруг ножек стола.
— И кто сказал, что кокаин нужно высыпать ровной дорожкой? — бухтела Рути. — Скучно, скучно, скучно!!! Я хочу жизни, движения! Хочу делать круги, квадраты, закорючки, изобретать новые формы!
Какими же мы чувствовали себя умными, интересными, талантливыми, остроумными и обаятельными! И у нас было столько тем для разговора! К сожалению, я не очень хорошо помню, о чем мы говорили, но уверена, что мы разрешили немало проблем — как своих личных, так и человечества в целом.
— Ну, все! — вскрикнула в какой-то момент Рути. — Придумала! Я залью замки в машине Дэвида Гибсона-Хрениксона суперклеем. Будет знать, как меня сокращать! Ублюдок! Представляю, каким дураком он будет выглядеть, когда не сможет открыть собственный «сааб» и поедет домой общественным транспортом, как все мы — безработные, потерявшие свои места из-за таких, как он! — возмущенно добавила она и для пущего эффекта ткнула пальцем в воздух.
Потом, кажется, я писала невыносимо длинное сообщение Ивану, в котором, если не ошибаюсь, говорилось примерно следующее: «Мне так жаль, что мы расстались, ты должен знать, что очень важен для меня и что за эти несколько месяцев ты пробудил меня ото сна. Мы — родственные души, между нами какая-то уникальная связь. Благодаря тебе я снова начала чувствовать, ты тронул меня и мои чувства так, как не трогал уже никто долгие годы, ты открыл мое сердце и…»
— Краткость — сестра таланта, — лаконично заметила Рути, пока я насиловала кнопки телефона.
— Да знаю я. Но мне нужно ему это сказать. Это очень, очень важно! Я это только сейчас поняла, — отмахнулась я. Мне казалось, мои пальцы обрели собственный разум.
«Меня слишком ошеломил наш роман, вот я и подумала, что нам надо расстаться, но теперь я понимаю, как жестоко я ошибалась! С того самого дня я не испытываю ничего, кроме горя и тоски. Я так хочу увидеть тебя, моя любовь, так хочу вновь оказаться в твоих объятиях».
И перед тем, как нажать кнопку «Отправить», я в порыве накатившей вдруг на меня похоти добавила: «А еще хочу почувствовать тебя внутри себя, хочу, чтобы мы еще раз воспарили в облаках неземного наслаждения».
На следующее утро, вспомнив эти строки, я залилась краской. Истина в вине, говорите? Возможно. Глупость в наркотиках — вот это уж точно.
Я лежала в постели, пунцовая от стыда. Неуверенно протянув руку, ощупала кровать слева от себя. Пусто. Я взглянула на часы: час. Интересно, час чего? Дня, ночи? Сквозь шторы, до сих пор плотно задернутые, пробивался лучик света. О господи, да я проспала полдня! Во сколько я вернулась домой? Помню, в половине восьмого утра Рути открывала очередную бутылку вина. А потом встала Сефи, и мы отправили ее в соседнюю лавку за газетами и сигаретами. (Ночью нас вдруг осенило, что курить — это круто и по-взрослому.)
— Как это они продали тебе сигареты? — спросила Рути у дочки, когда та вернулась.
— Спокойно, — пожала плечами Сефи. — Я просто сказала им, что моя мама так напилась, что сама спуститься не в состоянии.
Эти слова нас немного отрезвили, и я каким-то чудом добралась до парка, в котором уже проходило утреннее собрание местных алкашей. Они валялись на скамейках, судорожно сжимая в руках банки из-под пива. Теперь я понимала, каково им; я очутилась среди своих. Я стояла перед входной дверью, ежась от холодного воздуха зимней воскресной ночи. Ключи я забыла. Постояв пару минут перед дверью, начала бросать камешки в окно нашей спальни. В окно я, конечно, не попала, зато залепила камнем по несчастному голубю (одному из любимцев Мадж), который пролетал мимо. Его жалобный крик разбудил Грега, и тот с мрачным видом подошел к окну. Затем спустился вниз и, не сказав ни слова, впустил меня в дом.
