— Не подходите! — В глазах у нее стояли
слезы. — Достаточно того, что вы мне наговорили. Я предательница. Это по
моей вине погиб Дмитрий Труфилов. Я его подставила. Слышите? Я. А сейчас
посторонитесь, дайте мне уйти!
— Нет! — Никогда еще Дронго не чувствовал себя
таким беззащитным. Лучшую мишень трудно было найти. Она направила пистолет прямо
ему в лицо.
— Убирайтесь! Иначе я выстрелю, — крикнула она.
— Вы не будете стрелять. Вы расскажете мне, как было
дело. — Он говорил мягко, стараясь ее успокоить и в то же время
лихорадочно размышляя.
Она признает свою вину, но не может скрыть отчаяние и слезы.
Порывается уйти и готова применить оружие, если ее остановят.
— Дайте мне пройти, — взмолилась женщина. — Я
не хочу вас убивать. Уйдите!
— Отдайте мне ваш пистолет, — сказал он, на всякий
случай не двигаясь с места.
Она мучается, хочет уйти. Признает свою вину и страдает.
Почему она страдает, куда спешит с оружием в руках? Если наказать того, кому
все рассказала по простоте душевной, это глупо. Наказание заслуживает она сама.
За излишнюю доверчивость. Доверчивость… Она кому-то доверила тайну. Доверила и…
— Мне нужно идти, — собрав нервы в кулак,
выдохнула Галина. — Вам все равно меня не остановить.
— Вы доверили ему свою тайну, — вдруг сказал
Дронго, — а он вас предал.
Она опустила пистолет, отвернулась и заплакала. Может быть,
впервые в жизни. Это были скупые, не женские слезы. Галя стыдилась их. Дронго
тоже испытывал стыд, сам того не желая, он причинил страдания этой сильной,
волевой женщине. В то же время он предотвратил трагедию, которая могла
произойти, не появись он здесь до приезда Романенко. Не вникнув в случившееся,
сотрудники милиции могли попытаться ее арестовать, а она оказала бы
сопротивление. И тогда произошло бы непоправимое. Дронго обнял Галю за плечи,
осторожно взял у нее пистолет.
— Успокойся, — он перешел на «ты». — Ты не
совершила предательства. Не совершила. Слышишь?
Дронго понимал, что Галю повергло в шок вероломство того,
кому она доверилась, а не павшее на нее подозрение. Сама мысль о том, что
человек, которому она верила, предал ее, была невыносима.
— Ты рассказала ему про Труфилова? — спросил он,
совершенно не зная, о ком идет речь.
— Да, — кивнула Галина.
— И про Ахметова?
— Он расспрашивал как бы между прочим, мне и в голову
не могло прийти, чтó он преследует. Какая же я дура, господи!
В этот момент в дверь позвонили. Она вздрогнула.
— Спокойно, — сказал Дронго, — я им все
объясню. Иди в спальню и не показывайся.
Москва. 10 мая
Романенко сразу понял, что Дронго хочет сказать ему нечто
важное, и попросил сотрудников подождать за дверью. Выслушав эксперта, он долго
молчал, как обычно, когда предстояло принять важное решение, затем спросил:
— Что будем делать?
— Надо все проверить. Найти того, кому Сиренко выдала
служебную тайну. С ней должен поехать человек, которому она доверяет.
— Вы можете такого назвать?
— Не могу. Потому что не знаю, как поведет себя в
сложной ситуации тот или иной ваш сотрудник и кому доверяет Сиренко. Думаю, мне
надо поехать с ней.
Всеволод Борисович снова замолчал. Операция предстояла
опасная, а Романенко очень не хотелось подставлять эксперта. Однако дело не
терпело отлагательств.
В этот момент в комнате появилась Галя. Лицо ее, совершенно
бесстрастное, было похоже на маску.
— Извините меня, Всеволод Борисович, — твердо
сказала она, — это я во всем виновата. Вы должны отстранить меня от работы
в вашей группе. Я готова нести ответственность за свой проступок.
— Девочка моя, — Романенко поправил очки. —
Дело не в ответственности. И не в том, чтобы вас наказать. Гораздо важнее
установить, как произошла утечка информации и каким образом сведения об отъезде
Труфилова стали известны убийце. И хватит твердить о вине и ответственности,
Дронго мне все рассказал. Скорее следует вести речь о вашей доверчивости.
— Преступной доверчивости. — Она была к себе
беспощадна.
— Сядьте и успокойтесь. Хотелось бы знать, кому именно
вы рассказали о Труфилове и при каких обстоятельствах.
С тяжелым вздохом она опустилась на стул и начала говорить.
— Теперь я понимаю, что все было подстроено. Три недели
назад я ездила к матери в Тулу, и моим попутчиком оказался… — она
запнулась, подбирая подходящее слово, — этот тип. Представился писателем.
Показал книжку со своей фотографией. Рассказал о себе. Бил на жалость. Мол,
рано овдовел и пришлось одному воспитывать двух маленьких дочек. Даже
фотографии их показывал. Я и развесила уши, поверила. Хотя ни дочек не видела у
него в доме, ни написанных им книг. Дочки вроде бы гостили в деревне, у его
сестры, а книги и рукописи находились на другой квартире, где он обычно
работал. В общем, сплошное вранье. Жил он в хорошей квартире, шикарно одевался,
ездил на «Волге».
— У вас с ним роман? — спросил Дронго.
— Можно и так сказать. Я даже замуж за него собиралась.
— Как его имя, фамилия?
— Роман Хатылев. Он говорил, что его книги продаются по
всей Москве. «Сила любви», «Меч и разум», «Палач для любимой»…
— Ладно, сейчас проверю, что он там за писатель, —
сказал Дронго и набрал по мобильному номер Зиновия Михайловича, своего
оператора.
— Добрый вечер, — поздоровался он как мог любезно,
зная, что оператор терпеть не может поздних звонков.
— Между прочим, уже полночь, — недовольным тоном
ответил Зиновий Михайлович, — я собираюсь ложиться.
— Прошу вас, проверьте, есть ли такой писатель Роман
Хатылев, и сообщите все имеющиеся о нем данные. По его словам, он автор книг
«Сила любви», «Меч и разум», «Палач для любимой».
— Не так быстро, я записываю. Сейчас перезвоню. Только
не беспокойте меня больше до утра, пожалуйста. Я хочу отдохнуть.
— Вы видели его паспорт? — обратился Дронго к
Галине, убирая мобильный телефон.
— Конечно, хотела проверить, действительно ли он
холостой. Оказалось, что да. Только не вдовец, а разведенный. Правда, он
объяснил, что жена умерла сразу после развода. И я опять поверила. Он меня все
расспрашивал то об одном, то о другом, особенно делом Ахметова интересовался.
Говорил, что это ему нужно для книги.
— И вы ему все рассказали?
— Не все. Только про Труфилова. Его отправят десятого
утром обычным рейсом Аэрофлота в Берлин. Сама не знаю, как у меня это
вырвалось. А потом вечером, когда Роман ко мне пришел и опять стал спрашивать
про Ахметова, чтобы он отвязался, сказала, что в десять вечера Ахметов будет
давать показания и на этом все кончится. Он аж подскочил, побледнел, вдруг
вспомнил про друга, которому нужно отвезти лекарства. В общем, стал сам не
свой. Я тут же приревновала, потому что баба есть баба, если даже она генерал.
Подумала, он мне изменяет, на свидание спешит.
